Анастасия, боярыня Воеводина - Елена Милютина
Наутро поехали в Бобрики. Осмотрели место. Место понравилось всем. И Насте в том числе. У слияния речки Бобрик с Доном, в этом месте еще узким и неглубоким, на высоком холме, называемом Бобрикова гора. Одно Мише не понравилось. Речка — одно название, если честно — ручей просто. Да, бобров много, кажется шире, чем есть на самом деле из-за плотин. И речки огибают холм с севера, а нападения следует ждать с юга! Деревня на левом берегу Бобрика, Гора на правом, что, впрочем, неважно, так как он течет на север. Гора вся лесом покрыта. Крестьяне восприняли появления барина спокойно. Тем более, слухи о Михаиле летели впереди него. Иметь барина-чародея выгодно, и дожди в засуху нагонит, и тучи в сторону во время страды уведет. Тем более, Михайловские рассказывали, как под его началом воевали. Все лучше, чем царские подьячие, которые только подати собирают, а о нуждах народа не думают. Михаил сразу разрешил лес на горе проредить, сухостой и валежник убрать на дрова, а излишки сложить под горой, на сухой пустоши, где он планировал кирпич готовить. Потом, к зиме, прорубить несколько прямых просек, разделив лес на квадраты. И верхушку вырубить и пни выкорчевать. Деревья срубленные на бревна пустить, что бы бараки для рабочих срубить. И еще ему мысль пришла. Спросил селян, где они зерно мелят. Оказалось, возят почти за 20 верст, в село Гремячее, на речку Проня, там запруда и мельница. Предложил Михаил крестьянам, по низкой воде запрудить Бобрик, где-то в версте от впадения в Дон, место пусть сами определят, где удобнее, тогда вместе с приличным ручьем, в него впадающим, образуется пруд и можно поставить мельницу и крупорушку. Не такую большую, как на Проне, но на нужды деревни хватит. Он рассчитывал, что разлившийся Бобрик, полукругом огибавший гору с юго-запада станет более серьезной преградой для степняков. Мастеров по устройству мельницы он обещал прислать к осени, когда запруда уже будет почти готова. Крестьяне обрадовались. Не надо будет возить зерно за 20 верст, да и мельник в Гремячем брал каждый 10-й мешок за помол. Не по-божески! Обычно брали 20−30й!
Переночевали в избе у старосты. Наутро поехали до Епифани. Тоже справная крепость оказалась, опять Заруцкому спасибо. Только окрестности разорены. Крестьяне новому барину вышли челом бить, что недоберут податей за этот год. Михаил на этот год их простил, только приказал больше земли засеять. И на следующий год уже отдать подать честно. В Епифань обещал прислать новые пушки, объяснил пушкарям, как картечь делать из речных окатышей, которых в устье малых речек, в Дон впадающих много было. Обещал так же в Туле заказать и зелье и снаряды. Пока казна оплачивает. Дальше путь лежал в Данков и Лебедянь. Данков строился, работа кипела, а на Лебедянь без слез не глянешь! Полная разруха. Народа почти нет. Строить некому. Отец Антоний восстановил церковь в Кузнецкой слободе, Отец Серафим — крепостную церковь так и не смог, отстроил только часовню. Воеводы в Лебедяни не держались. Михаил только головой покачал. Оставлять Николая он не решился. Все равно народу нет. Кузнецы в Михайлове осели. Предупредил местных, что вскоре в округе монастырь патриархом заложен будет во имя святой Троицы. И решил предложить Михаилу не ловить разбежавшихся жителей, а переселить пару деревень из населенных уездов, до которых враг не дошел, что бы восстановили город. А строителей приказать из Данькова перебросить, когда там закончат. Обратно поехал через Ефремов и Богородицк, в Ефремове был порядок, а в Богородицке решил еще один острог поставить, не сейчас, со временем. Тогда его имение с двух сторон прикрыто будет. Забрал семью, поехал в Тулу, договорился насчет пушек, пищалей и фузей, и припаса к ним. Приказал свозить в Данков, Епифань и Михайлов, в Михайлов с запиской, что бы сберегли для его имения, в Бобриках. В Туле же мастера мельничного нанял на год, с запискою к старосте в Бобриках отослал. И воротился в Москву. Прямо в центр скандала в царской семье!
Марфа категорически заявила, что проклянет сына и отречется от него, если он еще заведет разговор о свадьбе с Хлоповой. Филарет выжидал. Миша то рыдал в отцовскую сутану, то рвался поговорить с матерью, но она с ним разговаривать не хотела, пока он не поклянется, что больше разговора о свадьбе с Хлоповой не будет.
Только Муромские возвратились, успели только в баню сходить, как примчался царь, и ввалился прямо в горницу, где отец и сын мирно пили квас, отдыхая после парной и дороги. Миша сразу сообразил, в чем дело, попросил предупредить Аглаю и Агафью, а так же так и не успевшего в баню Николая. Что бы были наготове, как проводившие расследование. Анна еще мылась и купала Настю.
Начал Миша разговор один на один. Что бы пребывавший в растрепанных чувствах государь в себя пришел.
— Миша, понять не могу, что с маменькой! Никогда она так со мной не обходилась. Проклясть грозит, из державы уехать, куда-нибудь в Литву, где еще женские монастыри есть. Отец обещал все рассудить, когда ты приедешь! Ты что, что-то знаешь? Почему мне не говоришь?
— Я, как и твой отец знаю причину такой ярости старицы Марфы, только с чужих слов. Если хочешь, я тебе расскажу, что знаю, а потом Аглая и Агафья с Николаем подтвердят. Они в Коломну ездили, до правды докопались. А тебе ничего не говорили, надеялись все, что в разлуке позабудешь ты Марию, и все само собой разрешиться. Разочаровывать в людях не хотели. Но раз ты так упорствуешь, если у тебя чувства есть, то придется тебе всю горькую правду выложить. Тебе Мария
