Королева праха и боли - Лив Зандер

Она хмурилась, и морщины на ее лбу словно подчеркивали ее слова, так почему же я весь напрягся, почему мой обостренный слух настороженно ловил каждый ее вдох? Если не считать ее… оплошности, разве не прослужила она мне два века? Не составляла мне компанию все десятки лет изоляции?

Да, прослужила. И да, составляла.

– Ну, пригляди, – согласился я и двинулся к источнику. – Сообщи, если она снова заговорит с трупами или если хоть нос высунет со двора.

– Да, хозяин.

Я шел по Бледному двору, по его многочисленным мостам, но не находил радости в своем творении, потому что в венах моих пульсировал гнев. О, моя находчивая жена, вероятно, ищет способ сбежать от меня среди воспоминаний тех, кому это не удалось.

Добравшись до бассейна, я разделся, скользнул в воду и побрел вдоль окаймляющей источник скалы, постанывая от жара. Потом пар пробрался мне в горло – едкий, кусачий, тошнотворный.

Пепел. Горький, горький пепел.

Я сходил с ума от отвратительного смрада, который никак не оставлял меня, сколько бы я ни мылся, ни скребся, ни уливался маслами. Почему зловоние не уменьшается?

Потому что оно застряло.

Застряло. Под. Кожей.

Призвав хранящиеся на Бледном дворе кости, я сотворил нож. Шершавая рукоятка удобно легла на ладонь. Один глубокий вдох – и я поднес клинок к руке.

Острое, обжигающее костяное лезвие вошло под кожу – по предплечью потекли ручейки крови. Кровь собиралась у локтя, капала в воду и растекалась там алыми кольцами, наполняя и без того густой воздух запахом меди.

Большим пальцем я прижал отделившийся лоскут кожи к лезвию и резко рванул, обнажая набухшие вены.

Клочок за клочком – я долго избавлялся от горькой вони, сдирая ее с себя всюду, куда мог дотянуться. Всякий раз, когда на влажный камень шлепался новый розовый кусок, я приседал, погружаясь в источник, чтобы соленая вода выжгла мерзостные выделения.

– Опять? – Из темного коридора выступила моя жена – собственной персоной. Она подошла к краю источника, одной рукой придерживая мертвого мальчишку, чтобы тот не свалился в воду. – Сколько раз ты будешь избавляться от кожи? Ты же не змея.

Я – бог, созданный идеальным, и все же я отвернулся, пряча свое временное уродство, – я ведь ободрал себя до мяса.

– Столько, сколько потребуется.

Моя маленькая спокойно стояла и смотрела на меня. Золотистые волосы были вплетены в венчающее ее голову гнездо из тоненьких пальчиков. Как же она красива. Самый прекрасный, самый опасный труп. Зачем она пришла?

Она с усилием сглотнула:

– Поскоблить спинку?

Ее неожиданное предложение удивило и насторожило меня:

– Ты шутишь?

– Ты вплавил в мой череп детские пальцы и приставил ко мне свиту из трупов. Щелк, щелк, щелк. Дни напролет щелкают за моей спиной их костяные пятки. – Что ж, это, пожалуй, объясняет тщательно завязанную обувку на их маленьких ножках. – Это сводит меня с ума. Нет, Енош, я не шучу… Мне просто очень хочется освежевать тебя заживо.

– Ах, жена, сдирающая с мужа кожу… Что это, если не истинная любовь? – Как вариант – очередная уловка. Причем скорее всего, но мне было любопытно посмотреть, что она задумала, поэтому я протянул ей нож: – Ну, побалуй себя.

Глава 11

Ада

Енош смотрел на меня снизу вверх. Лицо его было ободрано, обнаженное мясо сочилось кровью, и желудок мой перевернулся вверх дном, а кишки просто вывернулись наизнанку. Не знаю, было ли его навязчивое желание свежевать себя как-то связано с моим замечанием о его запахе, но я пожалела, что упомянула об этом.

Я взяла у него костяной нож, потом кивнула на детей:

– Можешь сказать им, чтобы они сели? Мне как-то неохота снова выуживать их из воды.

Маленькие костлявые задики тут же со стуком шлепнулись на пол; дети скрестили ноги и уставились на меня. Рядом завихрилась костяная пыль, насыпаясь в глубокую миску.

– Одно только сдирание кожи мало что дает, – сказал Енош. Кончики темных, отрастающих заново бровей над его нетронутыми веками покраснели. – Нужно поливать обнажившуюся плоть соленой водой, прежде чем рана заживет, а заживает она быстро.

Я присела на корточки у края источника, вдыхая запах ржавого железа и глядя, как его лицо оплетает тонкая паутина новой кожи.

– Я вижу.

Серебристые глаза Еноша не отрывались от меня. Переносица уже полностью восстановилась, кожа на ней была гладкой – ни единого шрама.

– Тебя это ужасает? Кровь? Сырое мясо? Пульсирующие вены? Мое изуродованное лицо?

– Я видела и похуже. – Небеса, да красота его лица была источником как минимум половины моих проблем. – Повернись.

К моему удивлению, он послушался, без суеты и выговоров.

– К чему утруждать себя мытьем трупов, маленькая? Ты ведь наверняка заметила, что они продолжают разлагаться?

Я села, подобрала подол платья и по щиколотки погрузила ноги в воду по обе стороны от Еноша.

– Ну да, кожа на их животах морщится и слазит, что говорит о том, что ты их… не восстанавливаешь.

– Ответь на мой вопрос.

Голос его был так суров, что мои плохо гнущиеся пальцы задрожали, когда я приставила клинок к его левой лопатке.

– Ты прекрасно знаешь, почему я это делаю. Иначе ты бы не подсунул мне их.

– Еще одно доказательство того, как сильно ты любишь детей, – вздохнул он. – Моя жена никогда не перестанет ставить меня в тупик, пускай даже это и ожидаемо.

– Вдохни поглубже.

Острое лезвие легко вошло в его кожу и скользнуло вниз. Нож я вела почти параллельно направлению мышечных волокон, чтобы за один раз снять как можно больше кожи.

Как можно больше.

Кровь хлынула из тех мест, где я надавила слишком сильно, разрезав плоть, и к горлу моему подкатила тошнота. В своей жизни я освежевала множество кроликов, но никто из них не кряхтел, как Енош, дрожащий под ножом бог. Проклятый дьявол, зачем я это предложила?!

Потому что мне нужны ответы, даже если придется вырезать их из него.

Когда лезвие рассекло кожу на уровне пояса, я быстро потянулась за миской и окунула ее в источник.

Плюх.

Вода окатила рану.

Енош застонал, свел лопатки и выгнул спину.

– Продолжай.

Я приставила нож к тому месту, где на обнажившейся плоти выступили крохотные капельки крови, но рану уже затягивал новый тонкий слой кожи.

– Ты исцеляешься за считаные секунды. Так у всех?

Ходящие ходуном мышцы на спине Еноша вдруг окаменели:

– У кого – у всех?

– У твоих братьев.

После затянувшей паузы,