Кровавый Король - Элизабет Кэйтр
— Ай! — резко вскрикивает, вскакивая с кресла.
Заторможено хватается за сердце, цепляясь длинными пальцами за ключицу. Казалось, что плоть обугливалась вместе с костями. От дикой боли подкашиваются ноги, а Эсфирь, словно лишённая жизни, падает на пол. Невидимое пламя жгло внутренности, особенно — сердце, отчего она сильнее прижимает ладонь к болезненному участку, пытаясь дышать. Орган жизнедеятельности сошёл с ума: колотился о грудную клетку так, будто ставил цель пробить её, а вместе с тем и мышечный каркас. Счёт минутам безвозвратно утекал по паркету.
Она упирается лбом в пол, делая глубокие вдохи, постепенно ощущая, как боль покидает тело, оставляя лишь онемевшие губы и пальцы.
Сильно хмурится, бросая небрежный взгляд в сторону арки: на улице ярко сияло солнце, а ветер нежно ласкал ветви плакучих ив.
Видимо, её телу нужно было время, чтобы привыкнуть к Халльфэйру.
Эсфирь, наконец, поднимается, судорожно вдыхает и поправляет халат. Нужно успокоиться и вернуться к более приятным вещам, нежели привыкание к другой земле.
Быстро скользит взглядом по строчкам письма, в которых Паскаль в своей развязной манере рассказывает о делах Малвармы, здоровье семьи, о занятости Брайтона, не утаивал и про путешествия в людской мир. Снова натащил оттуда молочного шоколада и вина, а ещё хвастался успехами на любовном фронте: и альвийском, и людском.
— Проныра, — ухмыляется Эсфирь, в отблеске её глаз легко читалась гордость.
И бесконечная любовь. Она забирается на мягкое кресло с ногами.
Паскаль требовал полный отчёт от Эсфирь: от чувств до обстановки в чужой стране. В чём ходит, чем питается, обижают ли её, начался лиРитуал Доверия.
От упоминания последнего Эсфирь закатывает глаза. До Посвящения она и долбанный альв обязывались скрепить себяУзами Доверия, пройдя три испытания от Дочерей Ночи.
Она слабо понимала, как ей расположить к себе короля, но быть откровенно честными — и не стремилась. Провалить Ритуал означало только одно — лишиться титула Верховной и добровольно заточить себя в Пандемониуме. Признавать себя деформированной ведьмой Эффи не спешила, а ярым желанием провести остатки своей вечности в пекле не горела и подавно.
Слабый, очень неуверенный стук в дверь, отвлекает от мыслей. Она не произносит ни слова, лишь бегло кидает взгляд в сторону двери. Едва уловимая секунда, как её нутро наполняется покалываниями во всевозможных участках тела. Энергия Хаоса приятным холодом ласкает плоть. Входная дверь медленно открывается, тем самым пугая пришедшего.
Гостем оказывается прислуга. Эсфирь, не глядя в её сторону, усмехается. Та так перепугана, что с холодным рассудком явно не в ладах.
— Госпожа Верховная, Его Величество ожидает Вас за сегодняшним ужином, — быстро тараторит служанка, осмеливаясь поднять взгляд только на секунду.
Этого времени достаточно, чтобы потерять дар речи от увиденного. На ведьме был лишь полупрозрачный длинный шёлковый халат, который ближе к подолу сверкал ослепительным блеском камней. Больше ничто не обременяло красивое тело. Несуразная служанка отдала бы всё, чтобы хоть капельку быть похожей на неё.
Эсфирь плавно поднимается с кресла, демонстрируя изящные икры и стопы. Она медленно, словно крадущаяся пантера, шествовала прямиком на смущающуюся девушку. Ведьме бесконечно льстила такая реакция. Страх, ненависть, зависть подпитывали каждый рыжий завиток.
— Что-то ещё?
Эсфирь чуть приподнимает уголки губ, насмешливо заправляя выбившуюся золотистую прядь альвийки обратно под чепчик.
Щеки девушки вспыхивают алыми кострами. Теми самыми, на которых когда-то в Салеме люди сжигали малварских ведьм.
— Д-да… Его Величество указал не надевать чёрные и изумруд… ах!
Служанка с придыханием вскрикивает, когда пальцы Эсфирь скользят от уха до воротника стойки.
— Какой цвет не стоит надевать? — хитро щурится ведьма.
— Изумрудный… — шепчет она, стараясь лишний раз даже не дышать.
Эсфирь почти вплотную подходит к ней, касаясь губами её уха.
— Передайсвоему королю, что я буду в красном… Таком же красном, как румянец на твоих щеках. Ты свободна, — томно шепчет ведьма, медленно отходя на шаг.
Служанка быстро моргает, несуразно кланяется и сбегает. Эсфирь довольно смеётся, удовлетворённая удачной шуткой. Она едва дёргает бровью, как входные двери быстро закрываются. Вечер обещал быть грандиозным.
⸶ ⸙ ⸷
Видар, по-хозяйски развалившись на огромной постели, лениво наблюдал за тем, как Кристайн медленно, но ловко застёгивала платье.
Её щечки покрывал румянец, а некогда идеально-уложенные волосы нуждались в новой причёске. Она выглядела счастливой. Блеск глаз выдавал с потрохами. Король ухмыляется, облизывая губы.
В его власти находилась любая. Стоило лишь поманить пальцем — и все неслись очертя голову. Только он не манил. Никого. И тем самым превращался в самый лакомый кусочек всех Тэрр.
За долгие годы жизни в его постели находилась лишь одна альвийка, та, что сейчас усердно поправляла макияж. Видар не видел смысла в бесчисленных связях с куртизанками, подданными, теми, кто желал его внимания и власти. Все они сразу же причислялись к грязи.
С Кристайн всё было гораздо сложнее. До ухода в людской мир он желал сделать её королевой только за одно качество — чистая альвийская кровь, под стать его, древней. Находясь среди людей, он пересмотрел многие взгляды. Связывать себя с той, что подходила для брака с технической стороны более не хотел. Себастьян добился своего, отговорил, но поверить в родство душ Видар так и не смог, хотя позволил этому явлению существовать в подкорках мозга.
После заявления Кристайн о домогательствах Лжекороля — Видар старался не считать её грязной, опороченной изменщиком, более того — пытался окружить комфортом. Пытался, по завещанию матери, в первую очередь быть мужчиной, а, значит, опорой для женщины, что явно не была последней в его жизни.
Со временем её влюбленный взгляд стал жалким, перестав тешить эго; желание касаться собственного тела — пресекал; общение с ней сводил к минимуму. А потом потребности взяли верх, окончательно превратив его в сухого, закостенелого эгоиста, что не собирался считаться с чужими эмоциями.
Он предоставлял ей кров, комфорт, содержал — если так угодно, ясно указывая, что на большее ей не стоит рассчитывать. И раз она продолжала биться в закрытые двери, то это лишь её волеизъявление. Разве он виноват в чужом влечении? Вот обвинения в потребительстве ещё бы мог принять, да только никто не смел их предъявить.
— Правда, что к нам за ужином присоединится ведьма? — интересуется Кристайн, аккуратно цепляя цепочку сначала за хрящик уха, а потом чуть ниже.
Она внимательно
