Обаятельный гарем желает познакомиться - Наталья Сергеевна Филимонова
Покои себе сестрица выбрала самые просторные и “шикарные” по местным меркам. Интересно, ей в самом деле нравится именно так или просто только так она и представляет комфорт, потому что другого не видела?
Правда, на всей этой роскоши при ближайшем рассмотрении оказались следы пыли. Кажется, задуматься об уборке сестричке придется довольно скоро.
Между тем Сафира дернула меня за руку, заставляя сесть на одну из кушеток. Сопротивляться я не стала. Самой уже любопытно.
Она же прошлась по комнате туда-сюда, ловко огибая препятствия, а затем наконец резко обернулась ко мне.
— Так не может продолжаться! То, что происходит в этом доме… это выходит за всякие рамки! Ты пользуешься слепым доверием господина. Но это бы ничего, если бы ты вела себя достойно! Если бы управляла женской половиной, как полагается! Я помню, что обещала слушаться тебя. Но ты… ты!
— Я? — я с интересом смотрела на сестру. Занятно, она сейчас так бурно жестикулирует, а движения все равно отточенные, плавные. Вот бы кому танцевать в “труппе” Маруфа! Увы, для Сафиры само такое предложение бы прозвучало как попытка ее унизить.
— Это немыслимо! Наложницы свободно выходят не только на мужскую половину, но и в город! Я своими глазами видела! Мало того — прямо здесь, под крышей господина, они общаются с невольниками-мужчинами! Я видела этого огромного раба… и ты! Ты тоже с ним разговаривала, ты, старшая жена, которая должна быть примером! А трапезы! Ты ужинаешь вместе с евнухами!
Хмм, ну да… конечно, как Нила я привыкла, что женщины всегда едят отдельно от мужчин. При этом на женской половине тоже свои разделения — в разных помещениях и в разное время едят жены, наложницы, прислуга и евнухи. Для меня-Нилы все это было привычно и в порядке вещей.
Но… ну какого, в самом деле, черта? Глупо ведь. Да и не настолько нас здесь много, чтобы разводить такие церемонии. В общем, я с самого начала завела традицию общих трапез для всего гарема. И могла, не чинясь, сама сидеть рядом с кем угодно. Рами и Маруф приносили подносы с кухни, расставлять тарелки им помогала уже и Айсылу, а потом и они все трое усаживались за стол.
Айсылу поначалу дичилась — здесь считается, что есть при мужчинах стыдно. Но евнухи — вроде как не совсем мужчины… в конце концов смирилась даже она. Маруф с его особенным воспитанием вообще не находил в этом ничего странного. А Рами бродяжничал в самых разных землях и где только не выступал со своим танбуром, так что тоже не особенно удивлялся. Зареме было все равно. А обе чужестранки и вовсе считали такое положение дел естественным. Кто хотел уединения, всегда мог взять себе еду в собственную комнату. Но все очень быстро полюбили такие общие застолья. Кроме Сафиры — она упрямо ела только у себя за закрытой дверью. Рами уже привычно приносил еду сначала ей, а потом — всем остальным.
— Дошло до того, что ты пыталась привлечь меня к черной работе…
— Я сама занималась этой черной работой, если ты не заметила, — отчего-то стало вдруг весело.
— Вот именно! — ее взгляд буквально обжигал, а обличающий голос уже шипел. — Вот именно! Ты позоришь род Зени и род Мируз! И если это не прекратится, мне придется… придется раскрыть глаза господину!
Я чуть нахмурилась. Нет, смешно мне быть не перестало. Ирмаину абсолютно нет дела до порядков в гареме. Но если Сафира станет приставать к мужу со своими жалобами, ему это точно не понравится. Я обещала ему, что гарем не будет мешать — наоборот, поможет где надо и облегчит по возможности жизнь. Если Сафира примется выступать и действовать ему на нервы, получится, что я не справляюсь со своими обязанностями. Плохо.
Сафира, конечно, по-своему истолковала мою гримасу и смотрела уже с нескрываемым торжеством.
— И главное! Ты ведь понимаешь, что я просто обязана сообщить господину об этом ребенке. Это вопрос репутации дома Мируз!
Вот тут мое веселье уже как ветром сдуло. Да, сын Тарии Ники у нас пока на нелегальном положении. Выходить за пределы женской половины ему строго-настрого запрещено. Поговорить о нем с мужем я пока так и не решилась.
Проблема в том, что обычно все дети, растущие в гареме, в нем и рождаются. Статус их зависит от матери. Сыновья от жен — это будущие наследники. Девочек однажды отдадут замуж в приличные семьи.
Дети наложниц — другая история. Они могут быть рождены от господина или от кого-то из его гостей. Иногда этого даже нельзя выяснить точно, да никто и не задумывается об этом. Если ребенок рожден невольницей, он с младенчества получает рабское клеймо. Сын свободной наложницы со временем может стать наемным слугой в доме господина или уйти. Девочек обычно тоже отдают в наложницы.
Но никто и никогда не покупает в гарем чужих детей. Это… выглядит странно. И действительно может не лучшим образом отразиться на репутации Ирмаина. Я пока не смогла придумать, в каком качестве Ники может остаться здесь. Для слуги он слишком мал. Выдать его за сына хозяина невозможно — все знают, что старый ай-Мируз женился и завел наложниц совсем недавно, здесь и младенец бы не успел появиться, не то что пятилетка.
При всем этом на невольничьем рынке нас видело предостаточно народу, чтобы слухи уже могли появиться. Давно стоило с этим что-то делать, но я малодушно откладывала решение.
И… я пока не знаю, как отреагирует на ребенка Ирмаин. Все-таки он воспитан не так, как я, и для него существование рабства — норма. Помнится, в своей здешней жизни я-Нила тоже никогда не задумывалась, чем, собственно, невольники отличаются от свободных людей. Просто принимала существующий порядок вещей как данность.
О Ники, конечно, знает Керим. Но этот старый слуга проникся ко мне какими-то странными чувствами: с одной стороны, он относится ко мне слегка по-отечески, с другой — предельно почтительно. С любыми вопросами и проблемам он приходит теперь только ко мне — благо почтенный возраст позволяет ему в случае особой нужды даже заходить на женскую половину. И, кажется, всех такое положение вещей устраивает. Словом, Керим точно не стал бы ябедничать на мое самоуправство.
— Что ж, — я резко поднялась. Собственный заледеневший голос показался каким-то хрустким, — спасибо, что напомнила. Не беспокойся, о ребенке я поговорю с господином
