Лесса Каури - Стрекоза для покойника (СИ)
— Вот как вспомнишь всё, что вчера произошло, так и поговорим.
До этого на вопросы Луки о том, почему она так плохо себя чувствует, ведь досталось-то Гаранину, отмалчивался или отшучивался.
Что же такого она натворила?
Перед ней высился КПП городского онкологического центра. Прочитала название — и сердце ёкнуло. Место скорби…
— Вам куда? — спросил охранник на входе, и тут только Лука поняла, что понятия не имеет, к кому пришла.
— Направо, третий корпус, — покосившись на голубого щенка в сумке, сообщил охранник. — Посещения с десяти до двенадцати!
— Спасибо! — злясь на Гаранина, ответила Лука.
И ведь у неё даже телефона его нет! С другой стороны, чего злиться? Сама виновата. Надо было его растолкать, да всё выспросить!
Зайдя в вестибюль третьего корпуса, Лука двинулась к окошку, в котором сидела старушка в белом халате, крест-накрест перевязанная пуховым платком. Двинулась решительно — а чем ещё, как не уверенностью, прикрывать собственный идиотизм?
— Вот! — ахнула она сумку на стойку. — Передача!
— Кому? — подозрительно прищурилась бабка, отчего стала напоминать раздобревшего Соловья-разбойника, собравшегося свистнуть.
Лука молчала.
— От кого? — старушка прищурила второй глаз, а Лука оживилась:
— От Ярослава Гаранина.
— А что ж сам Славка не пришёл? — заволновалась бабка, широко раскрывая глаза. — Чай, случилось что?
— Простыл, температурит! — ответила девушка первое пришедшее в голову.
Славка, значит? Первого попавшегося так по-свойски не зовут!
— Бахилы на… — неожиданно приказала старушка. — В следующий раз свои приноси! Куртку в гардероб. Пятый этаж, пятьсот пятнадцатая палата.
Девушка растерянно взяла бахилы и отправилась в гардероб — сдавать куртку.
Пока стерильно-серый лифт нёс её на пятый этаж, она ломала голову, кого увидит? Мальчишку? Вряд ли, конечно, судя по голубому щенку! Значит, девчонку? И при чём здесь некто Гаранин — непонятный парень с тёмным прошлым, заразительным смехом и подозрительным родом занятий?
За раздумьями сама не заметила, как толкнула дверь указанной палаты. Из небольшого холла направо и налево были распахнуты двери. В левом помещении было пусто. В правом у окна стояла худенькая фигурка в смешном халате с розовыми медведями и косынке. На звук двери она резко обернулась… И Лука поразилась сходству скуластого лица с огромными синими глазищами, которое могло бы принадлежать эльфу, но никак не ребёнку, с лицом Яра. Неужели дочь?
— Вы кто такая? — вполне дружелюбно спросил эльф.
— Лука, — осторожно сказала Лука, входя, — а ты? Твоя фамилия Гаранина?
— Бабошкина я, — с достоинством отвечала эльф, — Алуся.
— Это тебе от Яра Гаранина, — Лука протянула ей пакет и поразилась беспокойству, отразившемуся на худом личике, взрослому такому беспокойству, серьёзному.
— А сам он где?
— Простыл, температурит! — уже привычно ответила Лука.
— Ну, вы и врёте, — с убеждением ответила Алуся, но пакет взяла. — У него никогда температуры не бывает! Он мороженое в тридцать градусов мороза съест и не заболеет! Так что с ним?
Почти прозрачные пальцы крепко и бережно обхватили голубого щенка и вытащили из сумки. В изголовье больничной кровати уже сидело несколько разноцветных зверей — розовый бегемот, вполне себе зелёная лягушка, сиреневый единорог и солнечных, огромных размеров котище. В этой славной компании только голубого щенка и не хватало!
— Подрался он… неудачно, — на этот раз почти честно ответила Лука и села на стул у стены. — В общем так, Алуся, он просил меня передать этот пакет, но не объяснил кому. Поэтому давай знакомиться ещё раз — меня зовут Лука, и я его…
— Девушка? — заинтересовалась Алуся.
— Знакомая, — поправила та. — А ты, Алуся Бабошкина, его…?
— Сестра, — церемонно кивнула девочка, — младшая. Родителей у нас нет, так что он мне и за маму, и за папу.
Вблизи Лука рассмотрела, что она старше, чем ей показалось вначале.
— Как это нет родителей? — удивилась она и подумала, что могла бы не спрашивать, а посмотреть пример в зеркале.
— Погибли в автокатастрофе, — Алуся говорила об этом спокойно, как человек, который или принял трагедию, или не помнит её. — А ему очень плохо?
— Не волнуйся, думаю, скоро он сможет тебя навестить сам, — улыбнулась Лука — в мастерстве Димыча она не сомневалась. — Ты лучше сумку разбери, там продукты некоторые надо в холодильник убрать!
— Поможете?
Вдвоём разобрали сумку, оттащили часть съестного в большой холодильник в конце коридора, а когда вернулись в палату, Алуся церемонно пригласила:
— Выпьете со мной чаю?
На столе лежали разнообразные конфеты в пакетах. Как тут можно было отказать?
Шоколад сближает людей. За чаем Алуся задала Луке кучу вопросов — о ней, о её работе, о том, как она познакомилась с Яром, о коте и ещё о многом. Спустя час они болтали, как подружки, а Лука давила, давила, давила в сердце нехорошее ощущение, тень мысли о том, что из ЭТОЙ больницы не все выходят. И хоть и казалась эльф Алуся уже потусторонним существом, тонким, лёгким, прозрачным, слабым, Лука не могла, не хотела додумать эту мысль до конца.
— Девушка, время посещений закончено! — заглянула в палату румяная медсестра.
— Ой, — искренне расстроилась девочка.
Личико перемазано шоколадом, в глазах радость от неожиданного развлечения в виде посетительницы.
— Вот что, Алуся, — решительно сказала Лука, протягивая ей салфетку и поднимаясь, — я спрошу у Яра, можно ли мне тебя ещё раз навестить, договорились?
— Я сама у него спрошу! — расцвела девочка. — Когда явится! Ты мне ещё фотки своего кота покажешь?
— Конечно! Пока.
Только выйдя на улицу, Лука выдохнула. Сырой ветер казался сладким, куда слаще того самого, больничного, шоколада. Почему так произошло? Почему она больна? Смешная, непосредственная, маленькая — и с таким нечеловечески взрослыми глазами, словно глядела издалека… из-за порога. Почему? Почему? Почему?..
Ответов Лука так и не услышала.
Вторую половину дня она провела дома — заглаживала вину перед брошенным и обиженным Вольдемаром (сыром и креветочной пастой, в основном), занималась с Анфисой Павловной. Сегодня стихия слушалась её моментально. Горящий на ладони язычок пламени удавалось уменьшить до микроскопического, увеличить до впечатляющего и распространяющего опасный жар, свить в яркую ленту, пускаемую по всей кухне без ущерба для оной, и даже слепить в тугой опасный шарик, который Лука не хотела бы встретить ни одной из частей тела.
