Дождь в моем сердце (СИ) - Лебедева Ива

Не знаю, вот по-честному — так ему и надо. Какая-то гадкая часть моей души страшно радуется тому, что мужчина полной ложкой получает то, чем пичкал женщин, когда имел власть. Вот прямо сесть и наслаждаться. Но почему-то не получается. Гадкая часть души побухтела и ушла, а вся остальная душа, та, которая совесть, наточила зубы и многозначительно оскалилась.

Да ладно, ладно! Можно подумать, я бросила невинную овечку на растерзание волкам. Сам поперся. В окно слышно, как он там метлой по камням скребет. А женских голосов не слышно. Но это пока, так что лучше сбегать и забрать от греха.

Всë, что случилось дальше во дворе, было для меня полной неожиданностью. Еще и досадной, потому что я опять забыла обуться, а кое-кто с расплывшейся в улыбке рожей не преминул мне об этом напомнить. Так бы и треснула по башке… если бы он продолжал оставаться свободным мужчиной. А того, кто от меня зависит, я стукнуть не могу, и это несправедливо!

Сириан еще. Почему он вечно возникает на моем пути исключительно в самый неподходящий момент?

Я не слышала, что они там с Лильрином друг другу сказали, почувствовала только два взгляда в спину и фыркнула про себя, как сердитая кошка. Петухи! И смешно, и зло берет.

Поднимаясь по лестнице, уже скоро услышала за спиной шаги и немножко выдохнула — топает только один, и топает, не остался упрямо торчать во дворе в обнимку со своей ненаглядной метлой. Ох, это же надо теперь искать ему другое занятие и идти узнавать насчет еды… Я даже не знаю, где и как моего бывшего жениха кормили до сих пор! Стыдно, а еще целительница. Нельзя быть такой безответственной…

Все эти чувства смешались во мне в такой непонятный ком, что встали поперек груди и мешали вздохнуть, ну и я встала на лестнице, пытаясь справиться с собой. Настолько сосредоточилась, что не сразу услышала дикий вопль откуда-то снизу:

— Гурай! Ложись!

Легкая тростниковая крыша над лестницей страшно затрещала и посыпалась мне на голову обломками, а я буквально оцепенела, глядя, как сквозь пролом ко мне тянутся огромные когтистые лапы. Они почти достали, когда что-то ударило меня в грудь с такой силой, что снесло с лестницы, проломило перила, и я полетела вниз, вниз...

Обиженный рев где-то там, в вышине, совпал с ударом, таким сильным, что у меня вышибло воздух из легких. Но… но…

Но мне не было больно. И вообще, удар был слабее, чем должен, потому что я упала не сама по себе, а…

На камнях навзничь лежал Лильрин, который и снес меня с лестницы, спасая от страшных когтей, а потом мы вместе упали во двор, и он на лету извернулся, умудрившись еще и приподнять меня над собой, поэтому я даже не расшиблась, только дыхание перехватило.

А он упал на камни. И смотрел сейчас на меня широко раскрытыми глазами, в которых медленно таяли радость и… жизнь.

Этот идиот улыбался, а из уголка его рта медленно вытекала струйка крови и страшно пузырилась, намекая на пробитые легкие. А его тело уже тяжелело в моих руках, той особенной тяжестью, какой наливаются мертвые. Мне ли не знать, я столько раз отчаянно боролась и проигрывала, чувствуя неумолимое наступление смерти.

Но не сейчас!

— Не смей! — кажется, я закричала, но не голосом, а как-то иначе. А потом внутри меня упали заслоны, и сила хлынула вовне, заполняя искрящимся вихрем не только покалеченное тело Лильрина, но и весь двор.

— Дура, сгоришь! — еще успела услышать я, прежде чем алое с золотом заслонило весь мир.

Глава 29

Не знаю, кто там дура, а меня заело злое упрямство. Во-первых, зря я, что ли, столько времени его спасала? А во-вторых, он только-только начал что-то понимать и, может быть, даже угрызаться совестью за то, как был ко мне несправедлив. Но это не точно… а я хочу справедливости! И что, он теперь так просто умрет, весь такой улыбчивый оттого, что совершил подвиг и спас меня из когтей летающего монстра, а потом не дал разбиться о камни? Цаплину гузку ему, а не героическую смерть!

Сгорю, не сгорю… Да не дождетесь! Я так зла, что мне одной этой злости хватит всю крепость вылечить, потом прибить и снова вылечить!

Золотое пламя полыхало вокруг, мне было ужасно жарко и временами казалось, что я действительно горю. Зато в этом пламени растворился ревущий над крышами монстр — здоровенная ящерица с крыльями и когтистыми лапами, которыми она пыталась меня схватить. Растворился Сириан, машущий над нашими головами каким-то дрыном с железкой на конце, с которой в небо улетали синие лучи; растворились высунувшиеся из всех щелей лучники с отравленными стрелами; растворились визжащие на галереях ученицы целителей.

А заодно медленно, очень медленно, но неуклонно в этом пламени растворялись повреждения и раны Лильрина. И темная тяжесть смерти выгорала по кусочкам, отпуская свою жертву.

Когда последний сполох рыжего огня погас, унося с собой серый пепел умирания, стало даже как-то слишком темно и холодно. Я с чувством глубокого удовлетворения оглядела совершенно живого, здорового, изумленного и почему-то вроде бы испуганного бывшего жениха, потом сквозь подступающие сумерки (а вроде только что было утро) оглядела двор, наткнулась на злющие ярко-синие глаза златовласого капитана и…

— Дура ненормальная! Идиотка! Кретинка пустоголовая!

Угу…

— Сам такой… спокойной ночи.

И прилегла прямо на не успевшего подняться с каменной кладки Лильрина. Меня вполне устраивало, что он хоть и жесткий, но зато теплый и не брыкается. Я хотела спа-а-ать… и не хотела слушать, как ругается Сириан. И потом еще кто-то орет и ругается. И все галдят… а впрочем, пусть. Мне это уже все равно не мешает, даже убаюкивает.

— Повтори еще раз, я потом запишу, такое интересное слово, — пробурчала я сквозь сон, когда светловолосый варвар выдал особенно заковыристое выражение.

А матрас подо мной почему-то задергался. Затрясся.

Я сердито шлепнула по нему рукой, чтобы не двигался, и уткнулась носом в рубашку. Все. Нет меня…

***

— Дурная девчонка, ох, дурная девчонка… — причитала Маирис, хлопоча над лежащей в постели девушкой. Лейсан за прошедшее утро похудела, кажется, до прозрачности и вообще словно стала меньше ростом, хотя это только внешнее впечатление. Щеки впали, под глазами обозначились темные круги, а густые черные волосы на правом виске вылиняли в белый цвет целой прядью. Удивительным образом это сделало девушку еще моложе и беззащитнее на вид.

В ее комнате пахло лекарственными травами и было очень тепло — по обе стороны кровати стояли специальные закрытые жаровни с углями, гревшие воздух. Ставни на окнах были закрыты, но со двора все равно доносился нестройный стук молотков и топоров — в крепости спешно чинили вдребезги разбитую диким Гураем крышу над галереей и лестницу.

— Идите отсюда оба! — в который раз рычала Маирис на двух мужчин. Но и светловолосый капитан, и темный, как грозовая туча, шадаг упорно делали вид, что оглохли. Можно было, конечно, приказать одному выкинуть второго, но целительница прекрасно понимала, что драка у постели едва не выгоревшей ученицы — это последнее, чего ей теперь недостает.

Лейсан на удивление даже не была без сознания, она просто спала. Маирис продиагностировала ученицу со всей возможной тщательностью и нашла, что энергетические каналы, сквозь которые девочка пропустила просто нереальное количество сырой Маа, истончились до предела, растягиваясь, но… уцелели. Ни одного разрыва. Если теперь дать им отдых и время на восстановление, а также предположить, что они не сожмутся до прежних размеров, а останутся такими же широкими… дух захватывает от того, какие возможности появятся у вчерашней пришелицы.

Хорошо это или плохо? С одной стороны, сильная светлая в крепости — это очень большой плюс. С другой — такая мощь и, что уж скрывать, власть в руках неопытной, совсем молоденькой девочки… это может быть очень опасно. Еще и потому, что дурочка не умеет справляться с эмоциями, а также прятать ауру.