Ирина Эльба - Школа Сказок
— Легкий салатик… — горько вздохнула я, некстати вспомнив наставления Любавы о том, что настоящая леди на первом свидании не жрёт.
Или жрёт, но исключительно траву, то есть салат.
— Это на закуску. А есть мы будем…
— Это основное блюдо, — еще горше вздохнула я, отворачиваясь от меню.
— Да ладно, я никому не скажу, что ты ела на первом свидании! — неожиданно прошептал кавалер.
Я покраснела, но тут же парировала:
— А остальным глаза завяжешь? Или сделаем вид, что это твой заказ?
— Глаза отведем, — после небольшой запинки махнул рукой рыжик. — Не впервой. Так что не стесняйся и заказывай.
Ну я и заказала…
— Если ты все это съешь, я… исполню любое твое желание!
Выглядел парень откровенно шокированным, а я облизнулась. Не знаю отчего, но неожиданно проснулся такой голод. Придвинув к себе первое блюдо — острые куриные крылышки, запечённые с овощами, с кукурузной кашей в качестве гарнира — я зажмурилась от удовольствия. На третьем блюде — салате из неизвестной зелени с кусочками чернослива и тертыми орехами — я поймала заинтересованные взгляды богатырей. На пятом блюде — десерте из слоеного теста с орехами, политом сверху медом, на меня уже спорили и делали ставки: взорвусь я или нет.
Не дождались. Только когда запила все это дело квасом и стащила у кавалера с тарелки кусочек слоеного сырного пирога — удовлетворенно вздохнула. Ну и пусть Любава смотрит на меня страшными глазами и шипит, как рассерженный ёж, а некоторые из ребят тихонько посмеиваются. Мне стало очень хорошо. И чувство чужого взгляда, до этого несколько раз будто бившего по затылку, пропало.
Блаженно вздохнув, я отодвинула от себя пустую тарелку и посмотрела на парня. Осталось вспомнить, как его зовут. Кажется, Антошкой. Ага, рыжий-рыжий, конопатый…
— С меня желание! Даже два!
— Потом сочтемся, — улыбнулась я, прикрывая рот ладонью.
После вкусной еды меня немного разморило и появилось желание поспать. Но, увы, не судьба: здесь как-то неловко, а домой меня не отпустят. А все из-за барда, который, впрочем, не спешил почтить публику своим визитом.
— И долго его ждать? — спросила у Вереи, сидящей напротив.
— Его выступление через три минуты. Эх, хорошо, что мы пришли пораньше и заняли места!
Оглядев зал, согласно кивнула. В таверне яблоку негде было упасть. Столько народа… И преимущественно девушки. Видимо, этот бард — местная звезда. Не удивлюсь, если после представления девчонки хлынут просить автографы.
Пока в голове текли ленивые мысли, свет неожиданно погас, заставляя народ нервно выдохнуть. Когда зажегся софит над сценой, в центре уже сидел он — бард, вскруживший голову местным прелестницам. И где-то я даже их понимала.
Мужчина действительно был красив, но той дикой, необузданной красотой, что притягивает взгляд и выделяет из толпы. Неизвестный мне инструмент смотрелся неуместно в сильных руках, вызывая желание заменить его на меч. Золотые волосы короткими прядями обрамляли лицо, подчеркивая бронзовый загар исполнителя. И губы, такие притягательные даже издалека. Не знаю отчего, но у меня возникла стойкая ассоциация — поцелованный солнцем. Хотя он сам казался Солнцем — светлым и чистым. Наваждение… Но такое сладкое.
И когда первые звуки разлились по залу, я забыла, как дышать. Обычные песни основывались на незамысловатой мелодии и трогательных словах о любви, въедливым червячком проникая в мозг, чтобы затем крутиться раз за разом. Песни этого мужчины были… магией.
Растекаясь туманом слов, они словно оживали, вспыхивая яркими образами в сознании. Они завораживали, они уводили в прошлое и манили картинками будущего. В них было все: и боль, и радость, и чувство потери, и щемящее душу счастье. В них была Жизнь…
Завороженная, очарованная, я вместе со всеми ловила звуки очередной песни, глядя, как ввысь устремляется переливающееся кружево неведомой силы.
Обниму я тебя за плечи,Ну же, милая, слезы утри!В этот тихий и ласковый вечерНам не дело скитаться в пути.
Сядем рядышком возле речушки,На поваленном древе сосны,И споем о судьбине-старушке,О любви, о приходе весны.
Тихим словом помянем усопших,И за здравье живых скажем тост!Пригубим медовухи цветочной…Ну же, милая, что ты не пьешь?
Капли горькие тихо стекают,Не дают сделать даже глотка…Отчего ты рыдаешь, родная?Вспоминала отца-старика?
Не горюй, моя дева, не стоит,Отпусти его душу к Вратам,Лучше выпей вина из ПригорийИ отдай дань ушедшим в лета.
Мы затянем мелодию были,Где сплетались в причудную сетьВсе рассказы, легенды… все было,Только многое — это секрет…
Слова ласкали… Слова пугали… Опутывали, вознося на вершину гор и резко уводя в глубины океанов. И как-то неожиданно пришло понимание: бард — это не профессия. Бард — это жизнь.
А поцелованный солнцем мужчина продолжал петь, вызывая улыбку на губах.
Когда первые робкие аплодисменты нарушили воцарившуюся тишину, я даже не сразу поняла, что происходит. Погружение в сказочные истории было настолько реальным, что выплывать из них приходилось с трудом. Не сговариваясь, мы поднялись со своих мест и уже стоя захлопали барду. И оглядывая полный зал, каждого присутствующего, я неожиданно заметила десятки переливающихся нитей, тянущихся к мужчине. Сплетаясь вокруг него в кокон, они медленно опутывали тело, наполняя его силой и заставляя сиять. Сиять подобно солнцу…
— Ты это видишь? — тихо спросила у Антошки, не отрывая взгляда от завораживающего движения паутинок.
— Что? — не понял парень, а я просто качнула головой.
Поддавшись какому-то непонятному порыву, я протянула руку и коснулась одной из нитей, что тянулись мимо меня. Самыми кончиками пальцев, но и этого хватило, чтобы почувствовать… тепло. Не то, что согревает тело в холодную погоду, а то, что лечит душу и прогоняет боль.
А паутинка, словно почувствовав мое вмешательство, неожиданно расширилась и превратилась в золотое кружево, тут же потянувшееся ко мне и медленно окутывающее руки, плечи, лицо… Наверное, именно так выглядело счастье.
— Кто ты? — неожиданно раздался голос рядом.
Вздрогнув, я оторвалась от созерцания кружева и… потерялась. Медовые глаза мужчины смотрели внимательно, запоминая каждую деталь моей… нет, не внешности. Самой сути и, кажется, души. Он с интересом скользил взглядом по лицу, окутанному светом, по губам, растянутым в радостной улыбке. А потом перешел на руки, по-прежнему сжимающие нити. И я отпустила их.
