Наталья Ручей - Любовь в облаках

Глава 10. Выбор

Сквозь слезы я не видела плети, которой отец обхватил меня, но почувствовала ее обжигающее прикосновение. Рывок — и вот я снова на плато, не в силах перевернуться на спину, жадно хватаю воздух и все равно задыхаюсь. Единственное что удалось — немного подтянуться на расцарапанных до крови ладонях и посмотреть вниз, туда, где упал дракон.

Отсюда он казался не авантюриновым, а цвета неба в бурю, и тем страннее воспринималась оглушительная тишина вокруг.

Ни шелеста листьев кровожадного курнабуса, ни взмаха залетной птицы, ни звона ручья…

Ни единого звука не было, словно все сговорились, словно вынесли приговор, предали.

Я попыталась приподняться, но ноги бревном потянули вниз, а руки дрогнули и бессильно согнулись в локтях.

Не могу.

Встать не могу, пошевелиться, вытереть бесполезные слезы с щек.

— Доди, — пальцы отца прикоснулись к спине, и я дернулась от вспышки боли. — Доди, — повторил он, и бережно приподняв, уложил на колени к себе.

— Плохо, — шепнула я.

— Что плохо? — он беспокойно начал обследовать мое тело, вызвав новый приступ боли.

— Так плохо видно, — пояснила я, и он убрал от меня плети, которыми все еще обнимал, сменив демоническую сущность на человеческую. Заправил длинную челку мне за ухо, вытер слезы.

Для меня он в любой сущности оставался родным и близким и самым любимым, но я знала, как ему не по душе этот облик. Считал, что в образе молодого мужчины не все, поддавшись стереотипам, заметят его драконью мудрость. А мне нравилось видеть его таким — темноволосым, стройным, жилистым, высоким, а мудрость вне зависимости от его желания читалась в глазах. Они оставались одинаково демоническими и древними в любой ипостаси.

— Лучше?

Я кивнула. Говорить было тяжело, словно меня заставили проглотить горсть песка и не позволили запить водой. Но отец поймет, он всегда меня понимает.

— Ты не хотела, чтобы я убивал его.

— Да.

Закрыть бы глаза и спать, спать, но нет времени на такую роскошь.

— Он… — попытка пошевелиться выстрелила новой болью в лопатках.

— Лежи, — приказал отец. — Жив пока. И прекрати болтать, на это уходит много сил, а они, если надумаешь спасать того дурня, тебе ох как понадобятся.

Я знала, что он слышал меня во время битвы, вот только понять не могла: почему не остановился, а продолжал избивать?

— Ты правда думаешь, что я мог остановиться?! — возмутился отец, легко считав мои мысли.

— Любопытно. И это после того, как он заставил тебя расхаживать перед ним голой?!

Еще раз о драконьей деликатности — для тех, кто забыл.

Вообще-то папа не лез в мое личное пространство, но если мне нельзя говорить, а ментальная связь забирает еще больше сил, чем язык — это единственный вариант общаться. Чтение мыслей для отца — такой же пустяк, как и для Аодха, куда серьезней способность видеть прошлое и будущее любой сущности, если это имеет к папе хоть какое-то отношение. А так как я имею к нему отношение самое непосредственное, логично, что он увидел эту историю с подарками Аодха.

— Хороши подарки! И не только этот, подпирающий сейчас пузом землю, но и еще один хвостатый на тебя голую пялился!

Теперь понятно, к чему была жестокая порка дракона, и разубеждать отца, что я простила, бессмысленно. Он не простил. Он злился. Он имел право на месть, и он им воспользовался.

— Вот-вот, — отец сурово сдвинул брови, а я невольно улыбнулась, несмотря на боль, на опасения, что похититель мертв, и боязнь даже думать, почему я не могу пошевелиться.

Мой папа рядом. Он со мной, и больше ничего плохого не случится. Вот выберемся, вытянем дракона в этот мир и…

И что?

Вернуться в Анидат? Просить отца, чтобы разрешил пожить у него, пока у меня вырастут крылья? А дальше? А… Аодх?

— Понятно, — поворчал отец, — успел он, значит…

Я покачала головой. Нет! У нас ничего такого не было!

— Да знаю я! — отмахнулся отец. — Думаешь, дракон бы еще дышал, если бы посмел тебя хоть когтем тронуть?

Ну… вообще-то… когтем тронул… и не только, но… поцелуи не считаются, да?..

Ой, мамочки! Черные глаза отца побелели — явный перебор с откровениями на сегодня. Не думать! Не думать! Не думать о поцелуях с Аодхом! И тем более о том, что мы вместе спали. То есть… в одной пещере… и с нами были другие драконы! Так что все было прилично!

— Ага, я бы поучил кое-кого приличиям…

И взгляд такой многозначительный.

Но я ведь не по собственной воле!

— Вот как?

Да! То есть… Не надо его убивать, пожалуйста. Я, конечно, не рвалась замуж за авантюринового, и вообще моя позиция на счет замужества давно известна, но… А правда, что жены драконов не занимаются домашним хозяйством?

Отец протяжно вздохнул, посмотрел на меня с жалостью и выдал беспощадный диагноз:

— Попалась ты!

Как?.. Нет! Да я… Да я вот только встану на ноги и все, свободна! Но, может, мы вернем к жизни авантюринового? Он так красиво летает и вообще… он добрый.

— Учу-учу, а все бесполезно. Драконы — наглые, лживые, подлые и так далее, добавь на свое усмотрение из нескончаемого списка. Добрый дракон — мертвый дракон, а сама понимаешь, для дракона это не самое лучшее состояние. И не смотри на меня так. Нет, Доди, я не добрый. Можешь пощупать.

Удивительно. А мама…

— Не считается. Я просто без ума от вас с мамой. Для остальных я наглый, лживый, вредный и вот все «то далее», что ты добавила.

Ну, хорошо. А Кероп? Это друг Аодха, он был у нас сегодня, пролетал мимо и занес корзинку с фруктами и овощами.

— Случайно не такой — блекло-мутный?

Эээ… под лунный камень!

— Точно он, — отец расплылся в довольной улыбке. — Папа не ошибается. Папа никогда не промахивается.

Он что… он тоже…

— Он тоже на тебя пялился, Доди, — нравоучительно заметил отец. — И что я должен был сделать, когда мимо меня пыталась пролететь эта наглая морда?

Пыталась, то есть — не пролетела?

— Папа никогда не промахивается, — повторил отец. — Так, ладно, нечего киснуть по извращенцам! У твоего задохлика мало времени.

Он несколько раз моргнул и посмотрел уже нормальными угольными глазами, которые затягивали в себя как заброшенные колодцы. Многим страшно, а мне и маме нравилось в них заглядывать.

— А, может, передумаешь? — с надеждой спросил отец.

Я попыталась пожать плечами, за что мне не преминула отплатить лопатка. Отец помолчал, рассматривая меня, я по-прежнему изображала обездвиженное тело, благо это не сложно.

— Понял, тогда надо поторопиться, — сказал он со вздохом и опять надолго замолчал.