Безумные Альфы - Ленор Роузвуд
— А, это Джейс. Один из самых перспективных наших охранников. Очень быстро растёт по службе благодаря своей преданности делу.
Слово «преданность» заставляет мои кулаки сжаться до хруста.
— Да? — приподнимаю бровь. — А кого он сопровождает?
— Одну из самых… трудных омег. Но уверяю вас, Командир, Джейс прекрасно справляется. Омегам с ним… повезло.
Повезло.
Меня едва не выворачивает. Я уже знаю тип таких «повезло».
И тогда меня прошивает:
Он был одним из тех, кто держал Айви? Кто охранял её? Кто…?
— Понятно, — говорю я ровно. — И чем же он так особенно квалифицирован?
Улыбка Эмилии делается особенно мерзкой:
— Для начала, он сын очень влиятельного члена Совета. И имеет… уникальный подход к реабилитации омег.
То есть получает удовольствие от сломанных девушек.
— Интересно, — улыбаюсь в ответ, позволяя стальной ноте прорезаться под вежливостью. — Хотел бы познакомиться. Обменяться опытом.
А потом размазать его мозги по стене.
Эмилия сияет от горделивого удовольствия:
— Разумеется, Командир. Джейс будет польщён.
Она ведёт меня дальше — коридор всё темнее, свет моргает, как в дешёвом ужастике. Запахи — тяжелее, душнее. Стоны, шепоты, тихие рыдания тянутся за нами, как шлейф смерти.
Мы сворачиваем за угол — и вот он.
Омега, которую он тащил секунду назад, уже нет. Могу лишь предположить, что он швырнул её в одну из тех клеток. Он высокий, широкоплечий, с коротко стриженными волосами и отвратительно самодовольной ухмылкой. Такой родился с властью в руках, которую не заслужил, и с тех пор каждый день тянет с неё сливки, вымещая всё на тех, кто слабее.
Таких я видел сотни.
И потом — вижу это.
У него нет одного пальца.
Да. Вот он, ублюдок.
Больше всего на свете мне хочется обхватить его горло руками, сжать так, чтобы он ощутил настоящий страх — тот самый, который он заставлял испытывать других. Чтобы понял: сейчас он перед кем-то сильнее. И кто не знает жалости — ровно как и он сам.
Когда я вырву ему позвоночник, засуну ему его же в задницу.
Но пока — нет.
— Командир Хэргроув, — произносит Эмилия, её голос льётся фальшивым мёдом. — Разрешите представить Джейса, одного из наших самых перспективных охранников.
Джейс делает шаг вперёд, глаза расширяются — почти трепет. Из властного садиста он превращается в льстивого ублюдка за долю секунды.
— Командир, — тянет он хриплым, неприятным голосом. — Для меня… честь познакомиться, сэр.
Он протягивает руку, и я пожимаю её. Сильнее, чем нужно. Достаточно, чтобы он скривился. Шершавый рубец на месте отсутствующего пальца задевает мою ладонь — и меня пробирает удовлетворение. Значит, ему было больно. Значит, я был там достаточно вовремя, чтобы они не смогли пришить эту падаль обратно.
— Честь взаимна, — говорю я сквозь зубы, заставляя себя улыбнуться. — Эмилия говорит, вы тут прямо восходящая звезда.
Джейс расправляет грудь, словно петух перед дракой.
— Я стараюсь, сэр. Омегам нужна твёрдая рука. Кто-то, кто покажет им их место.
Перед глазами всплывает прошлый кадр — хрупкая омега, сгорбленные плечи, тёмные волосы, закрывающее лицо, ссадины на шее, пустой взгляд. Уже сломанная.
Ничего общего с Айви — её огненной яростью, взглядом, который не потушили даже тут.
— Понимаю, — произношу ровно. — И какие методы вы предпочитаете? Если не секрет.
Я стараюсь звучать заинтересованно. Не так, будто представляю, как буду отпиливать ему оставшиеся пальцы тупым ножом и запихивать их ему в глотку.
Джейс ухмыляется. У меня чешутся кулаки — слишком уж легко можно снести всю эту ухмылку одним ударом, как кегли.
— Ну, знаете, стандарт. Изоляция, сенсорная депривация, немного физической коррекции. Главное — сломать, сделать зависимой. Чтобы ела с рук, прежде чем сможет нормально подчиниться альфе.
И я знаю: этот ублюдок говорит буквально.
Он произносит это так обыденно — будто обсуждает погоду. Или отчёт по восстановлению города. Не как пытки. Не как уничтожение личности.
И тут меня прошивает: вот почему Айви поначалу отказывалась есть. Вот почему она не брала еду, пока не убедилась, что мы не такие.
Этот крошечный, тухлый бета-крысёнок заставлял её есть с его рук.
Жаль, что она не откусила ему больше, чем один палец.
Но ничего — я компенсирую, когда заставлю его жевать собственные зубы.
Я давлю в желудке подступающую язвительную тошноту, заставляю себя кивнуть. Улыбнуться. Играть роль. Святые ядерные пепелища, как же сложно.
В такие моменты хочется иметь рядом Валека. Хотя на втором шаге он бы уже вонзил вилку этому уроду в глазницу.
— Восхитительно, — говорю я, голос натянут, как струна. — С удовольствием бы узнал больше. Теперь, когда у меня есть своя омега для «укрощения». Может, обсудим подробнее… неофициально.
Глаза Джейса вспыхивают жадным блеском. Настолько мерзким, что у меня мороз по коже, а кожа тянется сжаться в броню.
— Разумеется, сэр. Для меня будет честь.
— Отлично, — отвечаю я, уже мысленно перебирая, какими способами его мучить. — До встречи в Столице.
Я поворачиваюсь к Эмилии. Улыбка у меня деревянная, как надгробие.
— Боюсь, мне пора, Директриса. Долг зовёт.
Она кивает, улыбаясь так же фальшиво:
— Конечно, Командир. Благодарю за визит. Надеюсь, он был… познавательным.
Я беру её за руку — но, когда она хочет отдёрнуть, я задерживаю хватку. Лёгкое движение. Достаточно, чтобы в её глазах мелькнула боль. Чтобы она поняла: это только начало.
У меня в голове сотни вариантов расплаты для этой ведьмы. Ни один не достаточен.
А вот для бета-самцов… там можно развернуться.
— Более чем, — говорю я тихо, улыбаясь так, что зубы сводит. — Спасибо за откровенность. Я получил всё, ради чего пришёл.
Если бы она только знала.
Когда я выхожу из Центра Перевоспитания, мне приходится задействовать всю оставшуюся волю, чтобы не развернуться, не войти обратно и не разорвать этих двоих по суставам.
Скоро, говорю я себе.
Но сначала — доказательства. Хватит, чтобы повесить моего отца за его преступления. Хватит, чтобы утопить в болоте и остальных членов Совета. Если поймать только его — они его же и сделают козлом отпущения. А сами выскользнут.
Мне нужно время.
Ресурсы.
Стратегия.
Но когда домино выстроится и я толкну первую костяшку?
Им всем пиздец.
Глава 10
ЧУМА
Солнце хлещет по пустоши без малейшей жалости — жаркое, беспощадное, обжигающее до костей. Воздух дрожит над растрескавшейся землёй, и пот течёт у меня по позвоночнику, пока я ёрзаю на сиденье раздолбанного внедорожника, который «друг» Валека был так любезен нам подогнать.
Учитывая, что эта рухлядь ломалась уже три раза и до сих пор воняет горелой соляркой, я почти уверен: он просто хотел,
