Огонь в янтаре - Катерина Крутова
А в предбаннике нагая Видана, возлегшая подле богатыря Бергена, дрожала, обхватив того ногами и руками, оплетая собой — молодой, сильной, точно узами самой судьбы удерживая среди живых. В миг, когда едино вздрогнули Возгар и Яра, один изливаясь семенем, другая принимая до потаенной глубины, ожили белесые ресницы на открытом широком лице, и Берген открыл глаза.
— Кто ты? — глянул на склонившуюся к нему.
— Видана, знахарка из Бережного стада, — ведунья облегченно улыбнулась.
— Ну здравствуй, Данная мне спасением…
8. Твердыш драконоборцев
Над купальней поднимался пар. Драконьи зубы, черным базальтом торчащие из воды, медленно отдавали дневное тепло. Но Возгару думалось — рядом с Ярой он не замерз бы и на снегу, а то и вовсе растопил бы сугробы до сырой земли и хрупких первоцветов. Сжимая рыжую в объятиях, то ли плывя, то ли грезя на волнах Фьорда, воин и сам ощущал, как в груди словно раскалывается ледяной покров под теплотой молодого солнца и пробивается наружу тонкий первый побег. От чувства этого — чУдного, доселе неведомого губы лучника улыбались сами собой. А в ладонях невесть откуда копилась такая нежность, что хотелось дарить ее касаниями той, кто разжег огонь в его сердце.
Яра млела, прислонившись спиной к широкой груди наемника. Ласково терлась щекой о его плечо, мурлыкала домашней кошкой, в ответ на мягкость рук и легкость мимолетных поцелуев. Где-то далеко уже крепко спал Бережный стад, знахарка Видана омывала травяным отваром вернувшегося от праотцов Бергена, почивали на лавках досыта накормленные и напоенные Бритой вэринги, а Зимич убаюкивал Есеня очередным сказом.
Осенняя ночь была тиха и тонка, словно сам окрестный мир — тронешь чуть и провалишься на ту сторону, где правит магия. А в бескрайнем море небесного Фьорда, раскинувшегося над людским миром, мерцали мириады огней.
— Драконьи звезды, — прошептала Яра, закидывая голову назад и обращая лицо к ночному небу. — Ты слышал легенду о сотворении мира?
Возграр промычал неразборчивое в ответ. Не было дела ему сейчас до всего окрест, ни до сказов, ни до баек каких. Лишь бы медные волосы продолжали впрядаться в его распущенные, лишь бы скользили пальцы девичьи по его руке, да билось сильное сердце, ритм свой из одной груди в другую передавая. А Яра продолжила, и голос ее негромкий и хриплый звучал для воина красивее музыки всех скальдов мира.
— Каждый огонек в небесном Фьорде — драконья колыбель. В миг, когда небывалым пожарищем из небытия взрывается звезда, нарождаясь, тогда же из пламени ее выходит дракон, тот, что сотворит мир. Так наше Солнце породило Первородного Ящера и отдало ему часть живительного жара. Юный дракон нырнул в бездонные воды самого мирозданья, там, где нет границы меж Навью и Явью, и достал землю Фьордов. Но так понравилось ему взмывать к Солнцу и, раскаляясь в лучах его, нырять вновь в ледяную глубину, что огонь его остыл, и Ящер сам превратился в землю. Ту, что кличет люд меж собой Твердышом.
В другое время Возгар бы раскалился, набросился с упреками за такую крамолу — даже дети малые крезово ученье знают — жил себе люд мирно да чинно, пока не обрушилось на него бедствие в виде крылатых ящуров, и лишь восстав всем вместе в битве Пепла и Злата удалось победить несносных душегубов. Но здесь и сейчас воину хотелось не битв и не споров.
— Разве ж то, не просто яхонты на куполе невесть как держащиеся? — с медлительной ленцой процедил наемник, припадая губами к изящному изгибу девичьей шеи.
— Дурашка, — беззлобно рассмеялась девушка, подставляясь горячей ласке. — А купол тот, где плывет, по-твоему?
— Кто ж его разберет? Может, мир подобен ладье или птице? А может и вовсе, что большая деревня на том ките — чудище заморском, что по слухам во времена отца моего молодости к берегу причалил тут недалече. — Возгарова рука скользнула под воду, огибая высокие холмы груди, вниз, туда, где пульсировало обещанием наслаждения женское естество.
Яра выгнулась, ощущая мощь богатырскую, восставшую для дела — не для болтовни. Обернулась, насмешливо глядя в глаза, что чернее ночи:
— Одно у меня из головы не идет, Возгар, сын Гордара, — шепнула, устраиваясь на мужской груди, как на ложе. — Как ты собрался дракониху-то добывать? Может тайну какую знаешь, да молчишь?
Наемник напрягся. Разговор внезапно стал деловым, серьезным — не под стать моменту.
— Верный лук, да стрелы заговоренные еще ни разу не подводили. Никуда не денется гадина, коль повстречаю на пути.
— Неужто без раздумий убьешь? — Яра нависала, упираясь локтями, глядя пристально, безотрывно.
— Заказ взял — значит, убью, — сказал, а сам подивился, отчего голос звучит неуверенно, глухо, будто не решено то давно. — На роду мне написано честь Светозара почтить, в память о предке великом самому убийцей ящуров стать.
— Какая же честь и слава в смерти бабьей, брюхатой к тому же?
— То не баба, а погань чешуйчатая! — воин раздражался, одновременно чувствуя растущую жажду женского тела. — И приплод ее только зло принесет!
— Такое же зло, как его мать, когда вэрингов Туровых из пучины шторма за шкирку вытаскивала?! — глаза Яры полыхнули янтарем.
— Что за бредни? — Возгар нахмурился недоверчиво.
— А ты ярла спроси! — рыжая внезапно отвернулась, отмахиваясь от объятий.
— Тебе-то почем знать? — мужчина не отпустил, обнял пышущую обидой недотрогу и прижал как следует.
— Слыхала краем уха разговоры дружинных, — нехотя бросила Яра, не поворачивая головы.
— Пусть бы и так, — примирительно хмыкнул Возгар, лаская ладное тело и прокладывая поцелуями путь от ключиц до встопорщенных маковок упругой груди. — Неужто мы с тобой из-за каких-то драконов браниться будем? — спросил мягко, изнемогая уже завершить разговор и другое начать.
— Пустое… — кивнула, уступая, Яра и смахнула со щеки слезу. Та полыхнула падающей звездой, зашипела, коснувшись воды и, обернувшись янтарем, ушла на дно.
— Что за диво дивное?! — удивился Возгар, но в тот же миг губы девичьи лаской бесстыдной оборвали мыслей поток и увели помыслы в иное русло.
* * *
Кормчий бросал хмурые взгляды на собравшихся у пристани, но не торопил. Бывалый старик чуял — с этими иначе нельзя. Один ярл Тур чего стоил, даром что плащ затасканный, а в кудрях седина. Да и второго со счетов скидывать рано — косая сажень в плечах, взглядом хоть сельдь морозь, а то, что на палку опирается и бледен, як смерть, то быстро пройдет. Сомнение у кормчего вызывали двое — рыжая девка в мужской одежде с коротким ножом у пояса, до того шустрая и бойкая, что
