Мелисса Марр - Любимый грешник
Разумеется, на фото их не было, но Эйслинн так увлеклась процессом, что была рада затее с фотоаппаратом.
Все эти мелочи — маленькие кусочки доказательств того, что именно она была хозяйкой этой комнаты. Иногда ей казалось, что все, что она делает или открывает для себя в жизни, — предопределено заранее.
Концентрация. Контроль.
Эйслинн выключила свет, залезла под одеяло и взяла мобильный.
Сет ответил после первого же гудка:
— Уже соскучилась?
— Может быть. — Она закрыла глаза и потянулась.
— Все в порядке?
Его голос звучал напряженно, но она не стала спрашивать, почему. Сейчас ей не хотелось говорить о неприятных или причиняющих беспокойство вещах.
— Расскажи мне сказку, — прошептала она. С ним плохое всегда казалось менее пугающим.
— Какую?
— Такую, чтобы мне потом приснилось что-нибудь приятное.
Он рассмеялся низким, хриплым голосом.
— Дай-ка мне подсказку, о чем должен быть такой сон.
— Удиви меня. — Эйслинн прикусила губу. Я-то знаю, о чем. Ей действительно нужно было перестать флиртовать с ним, пока она не пересекла запретную черту, за которой уже не будет пути назад.
Около минуты он молчал, но она слышала, как он дышит.
— Сет?
— Я здесь. — Его голос был мягким и нерешительным. — Давным-давно жила-была девочка…
— Не принцесса.
— Нет. Определенно, нет. Она была слишком умной, чтобы быть какой-то там принцессой. И сильной к тому же.
— Правда?
— О да. Она была сильнее, чем кто-либо мог вообразить.
— И она жила долго и счастливо?
— Разве в середине не должно быть чего-нибудь еще?
— Я всегда читаю концовку заранее. — Эйслинн помолчала, свернувшись в комочек под одеялом, и ждала его подтверждений, чтобы всего лишь на минуточку поверить, что все может быть хорошо. — Итак, долго и счастливо?
— Да, — ответил он без колебаний.
Несколько минут они оба молчали. Она слышала звуки уличного движения, слышала его дыхание. Она начала засыпать с трубкой, прижатой к уху, как это бывало и раньше, ощущая свою связь с ним.
Наконец, он произнес:
— А я упоминал, какой сексапильной она была? — Эйслинн рассмеялась. — Она была так невероятно прекрасна… — Он замолчал, и она услышала скрип открывающейся двери. — Это как раз тот момент, где смысл сна совершенно меняется.
— Ты дома? — Она слышала, как он ходил по комнате: закрыл дверь, бросил ключи на стойку, снял куртку, она куда-то приземлилась — наверное, на стол. — Теперь я оставлю тебя в покое.
— А что, если я не хочу этого? — Спросил он.
Послышалась музыка, что-то из джаза. Она услышала, как он прошел по комнате. Ее сердце забилось чаще, когда она ясно представила себе, как он растянулся на кровати. Но она справилась с голосом, и он был лишь немного тише, чем раньше:
— Спокойной ночи, Сет.
— То есть опять убегаешь? — Один его ботинок стукнулся о пол.
— Ничего я не убегаю.
Второй ботинок последовал за первым.
— Неужели?
— Вот именно. Просто… — Она запнулась, понятия не имея, как закончить предложение, не солгав ему.
— Думаю, тебе стоит притормозить, чтобы я смог, наконец, поймать тебя. — Он замолчал. Похоже, в последние время он только это и делал — двусмысленные намеки, заставляющие ее признать то, что было опасно для их дружбы. Она не отвечала. — Сладких снов, Эш, — пожелал он.
Отключившись, Эйслинн сжала телефон в руке, думая о Сете. Нет, это точно плохая идея. Очень, очень плохая… Она улыбнулась. Он думает, что я умная и сексуальная.
Засыпая, она все еще улыбалась.
Глава 11
Невидимые меняют форму. Они могут
становиться большими и маленькими,
могут выбирать любое обличие. Их так же
много, как и травинок на земле. Они повсюду.
«Мировоззрение и верования в Западной Ирландии» (1920)
Леди Августа Грегори
На следующее утро, поднимаясь по ступенькам к дверям школы, Эйслинн видела множество фейри: они притаились у дверей, наблюдая за всеми вокруг, и выглядели до странности серьезно.
Внутри их было еще больше, они столпились у двери кабинета директора. Какого черта тут творится? Обычно они избегали школы: то ли из-за рядов металлических шкафчиков, то ли из-за обилия здесь религиозных артефактов. А может, из-за того и другого сразу — Эйслинн точно не знала.
К тому времени, как она добралась до своего шкафчика, она была уже сыта по горло присутствием фейри. Они не должны быть здесь. Ведь были правила, и это место, по идее, должно было быть безопасным.
— Мисс Фой!
Она обернулась. Рядом с отцом Майерсом стоял фейри, которого она ну никак не ожидала здесь увидеть.
— Кинан, — выдохнула она.
— Так вы знакомы? — Кивнул отец Майерс с сияющей улыбкой. — Замечательно! Замечательно.
Он повернулся к двум другим, стоящим возле него и видимым для всех, фейри. На первый взгляд они были не старше самой Эйслинн, но тот, что был повыше, держался с какой-то странной торжественностью, и Эйслинн заподозрила, что он довольно стар. У него были необычайно длинные волосы, что совершенно не подходило к такому серьезному поведению, а под «иллюзией» он блестел, словно был соткан из серебряных нитей. Его волосы были крепко стянуты на затылке, и сбоку на шее была видна маленькая татуировка в виде солнца. У второго фейри были короткие каштановые волосы, а его лицо было бы трудно запомнить, если бы не длинный шрам от виска до уголка рта.
— Эйслинн отличная ученица, — заверил фейри отец Майерс. — У нее такое же расписание, как и у вашего племянника. Она поможет ему освоиться.
Эйслинн застыла на месте, стараясь не смотреть на Кинана, чтобы не поддаться желанию поскорее унести отсюда ноги, в то время как он с надеждой наблюдал за ней. Еще несколько фейри встали за спиной отца Майерса. Один из них с сероватой и потрескавшейся, похожей на кору дерева, кожей поймал взгляд Кинана и, указав на фейри, столпившихся у входа, произнес:
— Все чисто.
— Мисс Фой? Эйслинн! — Отец Майерс громко откашлялся.
Она отвела взгляд от вторгшейся в школу свиты фейри:
— Простите, отец. Что Вы сказали?
— Вы проводите Кинана на математику?
Кинан, с потертой кожаной сумкой на плече, ждал, внимательно глядя на нее. Его «дяди» и отец Майерс наблюдали за ней. Что ж, выбора не было. Она отогнала свой страх и согласилась:
— Конечно.
Посмотрим, чего они хотят? Легко сказать. Все правила, которые раньше позволяли ей жить в относительной безопасности, трещали по швам.
