Линн Керланд - И жених надел фату
— Я пошел за священником, — заявил он и зашагал прочь.
Джейн смотрела ему вслед, продолжая стоять на том же месте, где он ее оставил, в полном одиночестве.
Должно быть дело в воздухе. Или в воде.
— Я думаю, — сказала она, ни к кому конкретно не обращаясь, — что мне только что сделали предложение.
Никто не ответил. По небу лениво проплывали облака. Жужжали пчелы. Пели птицы. Дующий с севера холодный ветерок шевелил ее волосы и материал в ее руках. Справа от нее возвышался замок, молчаливый наблюдатель утренних событий. И который, казалось, был не расположен высказывать свое мнение, что все это значит.
А потом из-за угла выглянул Йен, напугав ее.
— Ну? — потребовал он.
Джейн посмотрела на него, заметила усмешку, прочно обосновавшуюся на его лице, и поняла, что такой поворота событий вполне возможен.
Она вскинула голову и посмотрела на потенциального жениха.
— В моем маленьком каменном доме будет водопровод?
— Для тебя, моя леди, все что угодно.
— Электричество?
— Если тебе этого захочется.
Что ж, почти всю свою жизнь Йен прожил без этого. И, вполне очевидно, он проживет намного дольше, если у него под рукой не будет никаких электроприборов, в которые можно тыкать железной палочкой.
— Я подумаю об этом, — допустила она. — Как насчет кабельного телевидения?
Это заставило его выйти из-за угла замка и подойти туда, где она стояла. Прежде чем она успела спросить, что он думает о телевидении в целом, Йен положил руку ей на затылок, склонил голову и поцеловал ее.
Но не успела Джейн предложить, что, возможно, будет более удобно, если она положит ткань и прочие вещи на землю, Йен обнял ее вместе со всем барахлом и нежно притянул к себе. Он нежно ей улыбнулся прежде, чем вновь поцеловать — сладким, медленным поцелуем, который похитил не только ее дыхание, но и сердце.
К тому моменту, когда он позволил ей вдохнуть воздуха, она пришла к убеждению, что таким способом он намеревался навсегда смягчить ее сердце, отчего ее колени стали, как ватные. Не будь она таким великолепным дизайнером, то уронила бы материал. Как бы то ни было, она не сомневалась, что и так уже потеряла контроль над своим рассудком, поскольку серьезно собиралась выйти замуж за средневекового горца, целующегося, как никто другой. Небо, помоги ей, если ему еще что-нибудь придет в голову.
— Вау, — выдохнула она, когда он, наконец, позволил ей дышать.
Он самодовольно улыбнулся ей.
— Нам не понадобиться телевизор.
— Думаю, что нет.
Его синие глаза были полны веселья и любви, полны мечтами о будущем.
— Чего не скажешь о прялке, — сказал он. — И довольно большой очаг, чтобы согревать нас по вечерам.
— И собирать около него детей, чтобы те послушали захватывающие истории о выигранных сражениях своего отца? — спросила она, ощутив, как при этой мысли у нее вздрогнуло сердце.
— Да, и это тоже, — нежно проговорил он и снова поцеловал ее. — И это тоже, моя Джейн, если это доставит тебе удовольствие.
Она бы сказала, что доставит ей удовольствие, но он вновь начал ее целовать, а ощущение того, как поджимаются в ботинках ее пальцы, было слишком отвлекающим, чтобы вспомнить, что она собиралась ему сказать.
Затем он обнял ее одной рукой и повел назад к замку. По пути он вслух начал планировать их будущее, и она подозревала, что ей не удастся вставить ни слова, пока он не закончит. Но с того момента, как его мечты стали включать и ее, она не собиралась выражать недовольство его планами. Она была ткачихой, а он — сказочником.
Ей хотелось переплести свои нити с его мечтами, чтобы потом он рассказывал каждому, кто захотел бы слушать его, как это было сделано.
Тем не менее, она подозревала, что они проживут свою жизнь в блаженстве, и, вполне вероятно, при свечах.
Но когда у тебя муж из четырнадцатого века, так гораздо безопаснее.
Эпилог
Йен Маклеод сидел перед огромным очагом, удобно устроившись в кресле, грея свои ноги теплом огня и размышляя над загадками жизни. Их было множество, но его ожидал приятный вечер, поэтому у него было время, чтобы как следует над ними подумать.
Первой вещью, привлекшей его внимание и явно претендующей на насмешку, было то, что он греет свои ноги возле огня в небольшом каменном коттедже, когда у него есть прекрасный дом со всеми современными удобствами, которые только можно купить за деньги. Его ноги также могли бы наслаждаться прекрасным обюссонским ковром[39], а спина — мягкостью старого кожаного кресла. Но самой огорчительной была мысль о чае, настаивающимся в черном чайнике перед ним, когда на кухне стояла блестящая красная плита «Ага»[40], ожидающая, что он покажет свое мастерство на ней.
Ради всех святых, у него было ощущение, что он все еще находится в Средневековье, невзирая на все улучшения, произошедшие в его жизни.
Звук прялки отвлек его от раздумий, и он обнаружил, что улыбается, не смотря на страстное желание проверить, как работают несколько новых электрических приборов. Он посмотрел налево и увидел самую удивительную из всех великих загадок жизни.
Там сидела она, женщина его грез, женщина, которую он искал всю свою жизнь и которую никогда бы не нашел, если бы не искажения времени. Она родилась и выросла в эпохе настолько не похожей на его, но, тем не менее, нашла мир и покой, когда они обосновались в месте, жизнь в котором не сильно изменилась за прошедшие несколько веков.
Своими ритмичными звуками жужжание прядильного колеса успокаивало, и Йен обнаружил, что расслабляется, наблюдая за ней, занятой своей работой. Свет огня мягко падал на ее милые черты и ласкал ее длинные, изящные пальцы, когда она создавала свои шерстяные нити. Они словно принадлежали к другой эпохе. Бывали моменты, особенно когда они проводили вечера в коттедже, когда Йену подчас нестерпимо хотелось выйти и убедиться, что его сияющий красный Ягуар все еще стоит перед дверью.
Йен обнаружил, что ему нравится красный цвет.
Он также обнаружил, что ему нравится быстрая езда.
Он откинул голову на спинку кресла и посмотрел на свою жену, замечая изменения. Ее длинные юбки представляли собой буйство красок. Ее свитер был насыщено-красного цвета, от чего огненные блики плясали в ее волосах и на фарфоровой коже. Какая бы дикость не скрывалась под ее забранными волосами и черной одеждой, она вырвалась на свободу в Нагорье. Йен обнаружил, что улыбается. Мисс Уизерспун не узнала бы ее.
— Ты самодовольно улыбаешься.
Йен взглянул на Джейн, вздрогнув от ее голоса.
