Холодный ветер, строптивая вода - Нина Линдт
Я догадывалась, что это, возможно, прежний храм пяти богов, переделанный под храм Всевидящего Ока. По крайней мере, так показалось снаружи: храм классического типа с портиком и колоннами украшен был лишь золотой вывеской в форме глаза и исходящих от него лучей.
Мне было немного не по себе, поскольку храм Всевидящего Ока для меня всегда был сектой, которую избегали. А теперь я должна была вступить в эту секту.
«Это ради победы и моей будущей свободы», - напомнила я себе, но рука все равно дернулась, Дик почувствовал мое волнение.
- Для нас ты все равно останешься леди Эллен из Альбиона. Не переживай, это все ненадолго.
Я повернулась к нему, поймала взгляд и улыбнулась. Мы с ним походили на брата и сестру: оба светловолосые и светлоглазые. Мне безумно нравилось, когда Дик улыбался. С детства его улыбка автоматически вызывала мою. Это было как рефлекс, потому что его губы очень красиво чуть приоткрывались, на одной щеке появлялась ямочка, глаза задорно блестели. И хотелось отразить эту радость и легкость на своем лице.
На ступенях храма нас ждала вся верхушка секты, хотя теперь уже Храма Всевидящего Ока. Витторино накануне рассказал мне о них, его яркие и меткие замечания помогли теперь узнать главных священнослужителей или Зрячих, как их еще называли. Глава Храма архиерей Ведотуттор был высоким, худым, узкоплечим мужчиной довольно зрелого возраста, с седыми волосами, стриженными немного хаотично. Катька сказала бы «парикмахер психанул». Стальные, немного орлиные, круглые глаза выдавали в нем человека, смотрящего на этот мир очень пристально, подмечающего малейшие детали. Этот взгляд впился в меня, едва я вышла из экипажа, и продолжал цепко всматриваться, пока я приближалась. Нос большой, немного крючковатый, но не уродующий его, а наоборот, усиливающий эффект благородной хищной птицы. И тонкие губы, которые чуть улыбнулись, когда архиерей Ведотуттор протянул мне приветственно руки.
Он был одет в золотую сутану, которая играла на солнце металлическими нитями и жемчужной вышивкой. Его руки были в перчатках, а пальцы усеяны перстнями разных цветов.
Я скрепя сердце опустилась перед ним на колени, вложив свои руки в его.
- Принимаем тебя в свое внимание, дочь моя, - сказал он, символически перекладывая мои руки в ладони главы храма в Эмеральде, которому предстояло отмыть невесту короля от прежних религий и обратить в новую веру.
Этот храмовник был моложе, но все равно в годах, его темные волосы коротко острижены. Глаза были довольно неопределенного цвета, потом я разглядела в них крапинки всех оттенков, отчего глаза его меняли цвет в зависимости от освещения и настроения. Рот очень чувственный, мягкий, принадлежи он женщине, я бы сказала, зовущий к поцелуям. Епископ Гамас всегда держал его чуть расслабленным, имел привычку облизывать губы. Строения он был среднего, Витторино сказал, что именно с ним обычно считается Королевский совет, потому что архиерей Ведотуттор больше занимался внешней политикой и распространением веры Храма Всевидящего Ока. Именно с епископом Гамасом предстояло иметь дело мне, как королеве, поскольку он общался с королевской семьей напрямую. Епископ был одет в праздничную сутану алого цвета с расшитыми на ней золотыми глазами.
Он ласково пожал мне руки, улыбнулся, взял под руку и повел в храм. Вот тут я и увидела, что этот храм совершенно другой конструкции, чем храмы пяти богов: круглый зал, купол с круглым отверстием, через который видно небо. Он напомнил мне римский Пантеон.
Новоиспеченные верующие должны были пройти через купель, где символически отмывались от прежней веры, а затем переодевались в другие одежды. Я вошла в серебристом платье, выйти должна была в золотом. Обычно омовение происходило публичное, но так как речь шла о будущей королеве, да еще о девице, то меня провели в закрытую купель за алтарем с золотым глазом, где, после того, как меня раздели до рубашки, остались только я и епископ Гамас.
- Дочь моя, - епископ приблизился и положил мне руки на плечи. – Отрекаешься ли ты от старых богов?
- Отрекаюсь, - ответила я.
- Готова ли омыться в чистой воде истинного знания и веры?
- Готова.
И тут епископ Гамас потянул рубашку с моих плеч.
Я схватилась за ворот, не давая ему спустить ее ниже.
- Не бойся, дочь моя, для омовения ты должна быть обнажена, - он стоял очень близко ко мне и говорил тихо.
Я помотала головой. Еще не хватало! Меня даже мой жених голой не видел. Еле удалось вымолвить:
- Я буду в рубашке.
- Перед истинным богом нужно предстать такой, какой ты пришла на этот свет, дочь моя, - тут он сильнее потянул вниз рубашку, ворот опустился ниже, обнажая мою грудь. Я не раздевалась так даже перед врачами. Было стыдно, а еще я ощущала абсолютное бессилие. Что я могла сделать? Закричать? И опозорить будущую королеву? Рубашка упала к ногам, я поспешила залезть в теплую воду. Купель была неглубокая, примерно по пояс. Я присела, чтобы скрыть грудь, и перекрестила на ней руки. Хотелось плакать.
Епископ Гамас начал проговаривать текст отречения, далее перечислил мне правила Храма. Зачерпнул золотой чашей, похожей на ладью, воду, вылил мне на голову и начал читать молитвы. Затем вдруг достал губку в пенном мыле и велел встать поближе. Закатав рукава, он провел губкой по моему лбу, пришлось закрыть глаза, чтобы пена не попала. Затем по плечам, а потом вдруг прикоснулся к груди и животу.
Я вздрагивала. А когда он вдруг провел по моей груди рукой, отступила назад, зачерпнула воду и смыла с лица мыло, чтобы посмотреть на этого мерзавца. У меня было ощущение, что надо мной надругались.
Епископ Гамас уже стоял спиной к купели.
- Можешь одеваться, дочь моя, я позову твоих слуг.
Дрожащими руками я схватила валяющуюся рубашку, натянула ее на мокрое тело. Он вел себя совершенно спокойно, так что какая-то часть моего сознания даже сомневалась, насколько на самом деле епископ Гамас преступил черту или то был ритуал, о котором меня просто не удосужились предупредить? Так или иначе, а я испытывала чувство унижения, ощущала себя замаранной, а не заново очищенной. И мне хотелось залезть в ванну и хорошенько стереть со
