Бастард и жрица - Соня Марей
Уже больше недели наша встреча не шла из головы, а у меня не было сил перечеркнуть ее и жить дальше. Впервые я испытывала эмоции настолько сильные, что казалось – они меня поглотят. Это было и странно, и больно, и до невозможности хорошо. Даже долгие ночи в святилище не казались скучными, самоцветы вновь засияли, а воздух наполнился ароматом свободы и легкости.
– Эй, ты чего такая грустная? – Сора вынырнула прямо у меня перед носом и устроилась на бортике, болтая ногами. – Тебя не узнать прямо. Случилось что?
Да, случилось. И лучше мне об этом помалкивать. Потому что одно дело разболтать подружкам о добрачной связи с женихом, а другое – что твои мысли заняты тем, кому там находиться не следует.
Но Сора, кажется, и не ждала от меня ответа. Смотрела куда-то в пространство и улыбалась загадочно.
– Сказать что-то хочешь?
Она испустила продолжительный вздох и наклонила голову к плечу.
– Знаешь, мне кажется, что твой брат на меня смотрит как-то… по-особому.
Я фыркнула. И она туда же. Сора, которая еще недавно парней только дразнила, лупила да обгоняла при подъеме на скалы, открыла для себя мир романтики и сладких девичьих грез.
– Орм? Он хоть и добрый, но ужасный зануда, – сдала я братца с потрохами.
– Глупая, ничего ты не понимаешь! Ты смотришь на него глазами сестры и не замечаешь, какой он на самом деле.
– И какой же?
Наверное, получилось слишком скептично, потому что она обиженно поджала губы. А мне вдруг стало совестно.
– Иногда мне жаль тебя, подруга, – Сора покачала головой. – Ты никого не любила. Может, правду говорят, что, чем сильнее Дар, тем меньше места для сердца? Но это и к лучшему, наверное, – и бросила взгляд, полный скрытой жалости.
– Придумала себе любовь, тоже мне, – буркнула я вполголоса.
– Ой, ну и сиди тут одна, вредина! – подруга плеснула мне в лицо водой и, пока я не опомнилась и не окунула ее с головой, бросилась удирать.
Чем сильнее Дар, тем меньше места для сердца…
Ложь это все. Теперь я точно знаю.
В этот раз я еле дождалась, когда закончится наше совместное купание, и покинула подруг почти с облегчением. Они обогнали меня во всем. У них молодость, и столько интересного происходит и будет происходить. Они оставили меня далеко позади, а я застыла на месте – во тьме и затхлости святилища.
Проклятый лестриец всю душу мне разбередил! Придушила бы. А потом обняла.
Шаги отдавались гулким эхом, разлетаясь под сводами коридора. Я бежала домой, отчаянно желая лишь одного: нырнуть в постель, укрыться одеялом с головой и вдоволь нарыдаться. Как давно я не плакала, а ведь слезы приносят утешение.
Но планам не суждено было сбыться, потому что в комнате меня ожидал сюрприз.
Глава 10. Амулет
Рамона
– Где тебя опять носило?
Отец сидел на кровати, упершись руками в колени. Уже поздно, а он еще не спит. Бдит.
– Можешь не отвечать. Я вижу, что прохлаждалась с подругами, – он окинул меня осуждающим взглядом. – Заканчивай с этим, тебе не по статусу такие развлечения. Скорей бы твое посвящение, может, хоть тогда успокоишься.
Посвящение – это событие, которого молодые жрицы ждут с трепетом и замиранием сердца. Происходит оно в день двадцатилетия. Ритуал окутан тайной, даже я не знаю его хода. И это настораживает, словно от нас пытаются скрыть что-то важное.
– Отец! – негодование вспыхнуло внутри, как факел. – Ты хочешь лишить меня последней малости – общения с девочками. Это моя последняя радость и отдушина, не все же молиться да работать.
– Исполнять свой долг – вот твоя единственная радость! – рявкнул он и хлопнул себя по коленкам. – Подружек дозволено иметь простым девушкам. Они плохо на тебя влияют: сеют сомнения в душе, развращают мирскими глупостями. Ты жрица, помни о своих обязанностях.
Помню-помню. Мне никто не дает о них забыть. Напротив, тыкают носом, как слепого щенка.
– Я хотел серьезно поговорить с тобой. Присядь, – он напустил на лицо торжественное выражение – сменил одну маску на другую.
Все еще пылая от обиды и гнева, я опустилась на табурет. Ох, что-то будет. И чутье подсказывает – хорошего не жди.
– Мы с Этерой говорили о тебе.
Матерь Гор! Сердце забилось с утроенной скоростью. Неужели он ведет речь о том самом разговоре, который я имела неосторожность подслушать? Пальцы вцепились в ткань платья, и я шумно сглотнула.
– Все знают, насколько силен твой Дар. И я считаю, что именно тебе предстоит со временем сменить Этеру на ее посту. Сама она согласна с моими доводами, недаром давно наблюдает за тобой и покровительствует.
Стать Верховной жрицей? Самой ярой и преданной служительницей богини, самой почитаемой женщиной в Антриме! Головокружительная честь, только меня это не радует так, как должно.
– Я не достойна такой чести, отец, – я опустила глаза в пол, чтобы скрыть истинные чувства. Не хотелось, чтобы он видел горечь, ему не понять моих печалей. А стоит хоть заикнуться, так сочтет неблагодарной и будет ворчать еще полночи.
– Мала еще что-то понимать, – фыркнул он. – Пройдет много лет, прежде чем это случится. Ты успеешь повзрослеть. Или думаешь, Этера всегда была такой, как сейчас? Только став Верховной жрицей, она выросла над собой и окрепла духом, стала по-настоящему достойной этой нелегкой ноши.
Он говорил, нахмурившись, и глубокая морщина разделила лоб пополам. Во взгляде промелькнул отблеск какого-то странного чувства, которое отец сразу задавил и посмотрел на меня сурово и выжидающе.
А я знала, зачем ему нужно родство с Верховной. Это еще больше вознесет и обогатит нашу семью, в особенности – отца. Но не драгоценности и золото нужны ему, его самолюбие греет власть, влияние и слава. О, как горят его глаза, когда он произносит речь перед людьми, а те слушают, открыв рты! Благоговеют, молятся на него. Сколько огня в нем в такие моменты.
Но они туманят твой взор, отец. Разве ты не видишь? На это ты променял собственную дочь?
– Я не чувствую в себе… склонности к этому. Мне не стать хорошей жрицей.
Ну, вот. Произнесла. Теперь готовься к буре, Рамона.
Отец подскочил на ноги и стал мерить шагами комнату, бросая на меня колкие, как льдинки, взгляды.
– Что тебе еще надо?! У тебя есть все, о чем другие мечтать не смеют, а ты артачишься, как горная коза. Мечтаешь бегать и скакать, как дурочка, песни петь, с парнями обжиматься?
Его слова резали по живому,
