Тайные хроники герцога Э - Татьяна Геннадьевна Абалова
– Ой, мамочки… Ой, мамочки… – шептала Волюшка, понукая лошадь идти вперед. Я привстала, чтобы заглянуть на дно оврага и ахнула от открывшейся глубины. Река по его дну текла, но отсюда казалась серой веревочкой.
Где–то в середине моста мы проплыли мимо двух рыцарей в черных доспехах, стоящих спиной к обозам, а лицом к разлому.
– Обережники? – шепотом спросила я.
Волюшка также шепотом ответила:
– Мост стерегут с помощью магии. Видишь сияние?
Я кивнула. Сами обережники и пространство между ними были окутаны голубоватым сиянием. Когда наша повозка поравнялась с воинами, я ощутила неприятное покалывание во всем теле. Откуда–то со дна души поднялся иррациональный страх. Показалось или нет, не знаю, но я не хотела бы вновь почувствовать подобное.
Мы давно миновали мост, а истопник все не возвращался. Из–за осторожного прохода над пропастью обоз двигался медленно, и Ферд давно мог бы нагнать свою повозку.
– Чего ты вертишься? – Волюшка недовольно цыкнула, когда я опять забралась на облучок и посмотрела назад. Последние телеги еще не добрались до моста.
– Страшно мне что–то. Вот прям здесь сосет, – я положила руку на солнечное сплетение.
– Это от голода. Ферд совсем о тебе не заботится. Давно бы открыл свои закрома. На вот, погрызи. Вижу же, совсем еще молоденький. И худющий. А молоденьким всегда кушать хочется, – она вытащила откуда–то из–за пазухи леденец, завернутый в исписанную бумагу. Я с удивлением узнала руку Конда. Правильно, где еще раздобыться дорогим товаром, как не у хрониста?
– Нет, я не голоден. У меня на всякий случай в сумке краюха хлеба имеется, – однако от леденца не отказалась, очень уж хотелось почитать, что написал братец. Сунув в рот сладость, я разгладила на колене бумагу, испорченную разводами масла.
Стихи? Ба, да мой братец романтик?
Живу томлением в груди,
Твой образ мысленно лаская…
Какой пред мной предстанешь ты?
Страшусь, что так и не узнаю.
– Волюшка, а вы читать умеете?
– Не–а, нам ни к чему, – она подставила лицо ветру. Бисеринки пота на лбу заставляли липнуть к ним волосы. – А что?
– Где вы взяли эту бумагу?
– Так ты ж сам мне ее дал. Забыл? Сказал еще, что не нужна, а мне вот жженный сахар как раз в такую лучше заворачивать, чем в тряпицу. Волоски к леденцу не липнут.
– Ах да, забыл.
Я закусила изнутри щеку. Чуть не попалась. Мне и так трудно уследить, чтобы не говорить о себе как о женщине, а тут еще на мелочах прокалываюсь.
– Небо–о–о–о!!! – заорал кто–то зычным голосом. Волюшка побледнела и натянула вожжи, чтобы лошадь остановилась.
– Если что, ныряй под телегу, – шепнула она. Мы обе обернулись, но так и не смогли понять, что происходит. Небо было совершенно чистым.
– Смотри, – кухарка толкнула меня в бок. От головы армии вновь отделился отряд черных рыцарей и понесся к хвосту обоза. Пара воинов, что еще торчала на мосту, подгоняла последние телеги, но как обычно случается в спешке, колесо одной из них застряло. К ней кинулись пассажиры последних повозок, но им никак не удавалась спихнуть ее в сторону.
С нарастающей тревогой наблюдая за разворачивающимися событиями, я не заметила, как возле нас остановил своего коня рыцарь в черных доспехах. Я его почувствовала. Кожа зудела, а страх сгибал пополам.
– Контур! – скомандовал кто–то, и рыцарь распростер над нами руки. Голубое сияние разлилось над нашими головами и протянулось до следующего рыцаря, что тоже вскинул руки. И так по цепочке до последней телеги, что уже примкнула к обозу.
– Я ничего не понимаю, – прошептала я. – Кого они опасаются?
– Раз кричали «небо», то это увох. Он единственный из тварей крылатый, – голос Волюшки дрожал. Она непрестанно озиралась, всматриваясь в небо, но оно по–прежнему оставалось чистым.
Увох вылетел из–под моста.
Я сначала не поняла, откуда взялась огромная серая занавеска, вполне могущая закрыть собой сцену Большого театра. Многослойная, она не поддавалась порывам ветра, а направленно летела в сторону крытой повозки, только–только пересекшей мост. Люди помогающие сдвинуть застрявшую телегу, завидев монстра, размахивающего сразу несколькими кожистыми крылами–полотнами, кинулись врассыпную.
– К обозу, к обозу! – кричали обережники – их было слишком мало, чтобы накрыть защитной магией всю дорогу до обоза. А монстр, крутанувшись на месте так, что в воздух взмыла поднятая «крыльями» земля вместе с травой и камнями, ринулся за крытой повозкой, летящей, но не успевающей попасть под защиту армейских магов.
Увох опустился на нее, как опускается простыня на кровать, когда ее застилают в четыре руки – медленно, раздувшись парусом. Обхватил так, словно крепко запеленал. И через считанные мгновения вновь поднялся вверх. И улетел так же беззвучно, как появился. Нырнул в овраг и растворился в его серых стенах.
А телега осталась стоять на месте. Без лошадей и без пассажиров.
– Не смотри, не надо, – Волюшка, накрыла мне ладонью глаза, но я успела заметить, что все в телеге сделалось красным, даже смятые страшной силой дуги, на которые еще минуту назад был натянут полог.
Меня охватило такое оцепенение, что я горазда была лишь дышать. Я не пыталась осмыслить, а тем более оценить то, что происходит вокруг. Плач и крики сделались размытыми и доносились как из–под толщи воды.
Шаманта слезла со своей телеги и направилась к нам. Шла она, будто пьяная, путалась в собственных длинных ногах.
– Ферд так и не вернулся?
Волюшка покачала головой.
– Это была та повозка, куда он ушел пить, – произнесла она и заплакала. – И откуда этот увох только взялся? Говорили же, что всех извели!
– Видела, какой он большой? – Шаманта вытерла уголком платка глаза. – Матерый. Такие только три года назад встречались. Я помню, сказывали, как один из них целый храм накрыл, а там было не менее сотни прихожан. Никто не спасся. Зря герцог большой отряд обережников в Зохан отправил, – рыжая кухарка забралась к нам на скамью. Мы потеснились. – Оставшиеся, видишь, не справились.
– Да кто ж знал?
