Наследница огненных льдов (СИ) - Ванина Антонина

Заметив, что по нижней палубе идёт мужчина в перепачканной одежде и с сажей на лице, я осмелилась крикнуть нему:

– Простите, эти льды, они опасны?

Тот, кого я приняла за кочегара, вопросительно посмотрел на меня, потом на воду и, задорно улыбнувшись, прокричал в ответ:

– Да нет, это так, ледышки. Видно, возле островов тоже был шторм, поломал прошлогодние льды, вот ветер и несёт их на нас.

Его уверенность дарила успокоение, и всё же тревога не покидала меня окончательно.

– А там, возле островов, могут быть большие льдины? А айсберги?

– Раз в пятилетку всякое случается, – "обнадёжил" он меня и тут же спросил, – Что, в первый раз плывёте на Полуночные острова?

– В первый, – призналась я.

– Эко далеко вас занесло, – глубокомысленно заметил кочегар, видимо, оценив мою южную внешность. – Да не бойтесь вы, скоро дойдём до Квадена. Котлы шпарят на всю катушку, к вечеру пристанем к берегу.

Какая замечательная новость. Мне уже не терпелось увидеть землю и ступить на статичную поверхность, вот только белая стена облаков была уже совсем рядом. Я словно заворожённая наблюдала, как невесомые волокна отрываются от общей массы и несутся в сторону парохода, а верхняя кромка пелены поднимается всё выше и выше.

Всего несколько минут, и судно обволок плотный туман. Голубизна неба в просветах скоро пропала, и всё вокруг окутало белой мглой. Морскую гладь невозможно было разглядеть, как и льдины, что могли ударяться о борт. А если в тумане притаился айсберг, и сейчас он идёт на нас?

Я стояла на палубе, а об лицо ударяли мелкие частички холодной воды, больше похожие на пыль. На ворсинках собольего меха, которым было обшито моё пальто, уже появились крупные капли влаги, и я решила, что самое время вернуться в каюту, чтобы согреться и обсохнуть.

– Что-то у меня нехорошее предчувствие, – призналась я Бруму, сев на разорённую кровать.

– Ясное дело, – хмыкнул он, – Полуночные острова уже близко. Что в этом может быть хорошего?

Я подошла к иллюминатору, желая посмотреть, что же творится снаружи, но ничего кроме дымки и мороси, чьи крупинки становились всё больше и белее, не заметила.

День подходил к концу. В каюте заметно потемнело, вот только электрическое освещение вновь не работало – видимо всю энергию паровых котлов забрала себе румпельная машина, чтобы ускорить ход судна, а электрогенераторам с пассажирами не досталось ничего.

Глянув с тоской на керосиновую лампу, я отыскала в ящичке тумбы коробок спичек, и на этом моя решимость иссякла. Куда подносить открытый огонь? Как вообще работает эта лампа?

– Ой, уйди, не позорься, – залез на тумбу Брум и потеснил мои руки в сторону от лампы.

Я озадаченно смотрела, как хухморчик поднимает стеклянный плафон, фиксирует его в подвешенном положении, потом берёт спичку и, придерживая коробок ножками, чиркает серной головкой по тёрке. А затем он поднёс горящую щепку к фитилю лампы, и тот вмиг загорелся. Как же ловко Брум покрутил вентилем и подрегулировал яркость пламени. Всё, дело сделано, теперь можно опустить плафон и, глядя на меня, со значением вопросить:

– Ну и что бы ты без меня делала?

– Спаситель мой, – улыбнувшись, потеребила я его по мохнатой макушке. – Без тебя я буду жить в голоде, холоде и темноте.

– Вот именно, – пробурчал хухморчик. – Если ты лампу не можешь зажечь, то как же ты её будешь чистить?

– Этим могут заняться и стюарды.

– Да не на пароходе, бестолочь – на острове. Или ты думала, там есть электричество?

Если честно, то да, именно так я и думала.

– А что же ты раньше не сказал? – попрекнула я Брума. – Ты же меня так отговаривал от этой поездки. Мог бы и упомянуть про отсутствие удобств. Я бы тогда крепко задумалась.

– А вот так тебе и надо, – с чего-то вдруг мстительно хмыкнул он. – Теперь узнаешь, что такое настоящая жизнь.

Ну что за озлобленное создание? Думает, раз он страдал целый год, скитаясь по островам, то и другие должны испытать такие же трудности?

– Я не боюсь песцов, – известила я Брума, на что он ядовито заметил:

– На тебя найдётся зверьё и покрупнее. Холхуты… Думаешь, они милые волосатые гиганты, которые машут щупальцем и жуют травку? Может и жуют, но затопчут всё живое, что окажется на пути у их стада. А медведи? О, как они умело снимают своими когтищами скальп с головы человека. А волки? Особенно зимой, особенно если нечего есть, особенно если человек идёт в одиночку. И росомахи – эти завалят любого, если захотят.

– Хватит меня пугать, – одёрнула я Брума. – Как будто я буду жить в диком лесу…

– А кто хотел сбежать от хмыря в лес, в горы? – напомнил он.

– Это была минута слабости, – пришлось признать мне. – В лес я не уйду. А вот попробовать пожить на Собольем острове могу. Похороню дядю Руди на местном кладбище, а сама займусь… Кстати, чем там занимаются люди?

– Ой, точно бестолочь, – недовольно затоптался на тумбе Брум, – хочешь, оставайся на острове, что хочешь делай, а я вернусь домой на родную кухню.

– Ну и возвращайся, – заявила я предателю. – Только учти, что кухня к тому времени будет принадлежать не тебе, а дяде Густаву. Как он распорядится, такие порядки там и воцарятся. И что-то мне подсказывает, что видеть тебя на своей кухне дядя Густав не захочет.

Кажется, у меня получилось уязвить Брума. Он недовольно поморщил носик-пуговку, а потом заявил:

– Значит, придётся втереться в доверие к хмырю. Поплыву домой с ним вместе, так уж и быть, буду зажигать ему керосиновую лампу, вещички чистить и латать. Пусть почувствует мою полезность.

– Ну, ты и карьерист – заключила я.

– Зато живой и накормленный.

На этом спор был исчерпан, а вскоре стюард постучал в дверь каюты, чтобы сообщить о готовности к прибытию через час.

За бортом не было видно ни зги, только серость тумана, разбавленная невнятным пятном где-то далеко. Время шло, а это пятно становилось всё отчётливее и ярче. Через полчаса, я поняла, что вижу сигнал маяка, а значит суша уже близко.

Последние минуты на судне я провела как на иголках, ибо терпение подходило к концу, а желание выйти наружу и увидеть Кваден всё нарастало.

Когда стюард забрал мой чемодан, а после позволил пройти к трапу, я спешно скомандовала Бруму залезть в сумку. На палубе было не протолкнуться от пассажиров. Как я ни пыталась прорваться вперёд, ничего не получилось. Отыскав меня в толпе, Эспин оттеснил меня в сторону и спросил:

– Куда ты так рвёшься?

– Я уже устала от этого парохода, хочу на волю, – объяснила я.

– Тогда потерпи ещё немного, и сможешь сойти отсюда без толкотни и суеты.

Пришлось внять его словам. Когда поток людей иссяк, мы вышли на открытую палубу. Под ногами стелилась белая пыль, будто кто-то рассыпал муку. Но чернеющие проплешины в виде отпечатков ботинок говорили недвусмысленно – это снег.

– Что-то рановато для зимы, – задумчиво заметил Эспин, и повёл меня к трапу. В густом тумане и мраке надвигающейся ночи я мало что могла разобрать, только чувствовала холод, что стелился по ногам. Отчего-то сейчас я пожалела, что не взяла в дорогу ботинки, потому как мои туфли на каблучке, что были хороши для похода по городским тротуарам, начали скользить по подтаявшему и вновь замерзающему слою снежной пыли, что сыпала из тумана, не прекращая.

Держась за Эспина, я двинулась к трапу и обомлела: хлипкая металлическая лесенка вела вниз, прямо в море, где на волнах колыхалась шлюпка с десятком пассажиров и двумя матросами, держащими вёсла в руках.

– Что? – не могла я поверить своим глазам. – А где причал?

– Какой причал в северном мелководье? – резонно вопросил меня Эспин и пояснил, – Мы стоим на рейде. До берега ещё нужно доплыть. Спускайся вниз.

Кажется, из моей сумки донёсся коварный смешок и даже не один. Да, Бруму нравится забавляться надо мной, а вот мне безумно страшно ступать по скользкой лесенке. Пришлось захлопнуть сумку со мстительным хухморчиком и вручить её Эспину, чтобы он шёл первым.