Мои волки. Любовь истинная и нет (СИ) - Жнец Анна

— Какое снадобье ты покупал у Хлои? — спрашиваю я, спускаясь с крыльца по лестнице. Рука Гора приятно греет мою ладонь. Притихший ветер ерошит волосы.

Жених хмурится. Возможно, подбирает слова или думает, как аккуратнее сменить тему, но в конце концов со вздохом говорит:

— Зелье, повышающее мужскую фертильность. Хлоя обещала помочь после того, как…

Я молчу, не решаясь спугнуть порыв откровенности. Даже невольно задерживаю дыхание.

— Помнишь ту стычку с койотами?

— Да. Тебя тогда задело проклятием.

Самые страшные две недели в моей жизни: Гор висел на волоске от смерти.

— Ну так вот, у него были последствия.

Гор поджимает губы, и до машины, припаркованной за кустами терновника, мы идем молча.

Глава 17

Наверное, я плохая дочь, потому что навещаю родителей не чаще двух раз в месяц. Сегодня один из таких дней, и я стою на пороге отцовского дома с неприятным чувством, будто готовлюсь сдавать экзамен. Палец давит на кнопку дверного звонка. Короткое внушительное «дин-дон» сменяется шелестом приближающихся шагов, и каждая мышца моего тела напрягается. В голове зреет крамольная мысль о побеге. Прежде чем в уши врезается скрежет отпирающегося замка, я успеваю десятки раз представить себя садящейся обратно в машину или удаляющейся от родительского дома пешком в густых вечерних сумерках. Но кнопка звонка нажата, путь назад отрезан. Дверь открывается, и губы складываются в привычную натянутую улыбку. Как всегда, на пороге меня встречает мать. Как всегда, глаза напротив отражают немой вопрос.

Наши ожидания оправдались?

Сегодня отец задерживается на работе допоздна, и в большом коттедже, полном гулкого эха, мы с матерью одни. Сидим на кухне в тусклом свете настольной лампы. Взгляд Мурены не отрывается от кольца на моей руке, от крупного, вызывающего бриллианта, продав который можно накормить маленький городок.

— Ты заслужила это, — улыбается мать и зачарованно рассматривает камень в центре тонкого ободка платины. Хочется убрать ладонь под стол, спрятать от чужого пристального взгляда. — Значит, скоро свадьба?

Я киваю и упорно молчу о своей беременности. Уверена, мать сразу решит, что женить на себе Гора я смогла только с помощью пуза. Даже, вероятно, подумает, что залетела я специально. И несомненно, одобрит столь хитрый ход. Почему-то от этого становится противно вдвойне.

— Ты молодец, — говорит Мурена, подтверждая мои мысли. — Умница, девочка. Справилась, выдержала. Проявила терпение — и обеспечила себя на всю жизнь. Теперь скорее роди ребеночка и сможешь ни о чем не волноваться.

Я все-таки опускаю руки под стол и судорожно переплетаю пальцы.

— Только представь: ты будешь жить в поселке среди своих, — Мурена подливает мне чай. — Среди оборотней. Не надо осторожничать, скрывать свою природу, притворяться человеком — мечта! Авалонский лес… он ведь питает волков, наполняет силой, энергией. Может… — на лице матери появляется мечтательное выражение, — может… Освальд и нам с отцом позволит переехать в поселок? Как считаешь?

Я пожимаю плечами, разглядывая свои сцепленные на коленях пальцы.

— Поговори с ним. После свадьбы. О, предки, моя дочь однажды станет первой самкой стаи. Моя дочь! Первой самкой стаи! И мы с Барри поселимся в Авалонском лесу.

Ты ведь оправдаешь наши надежды?

— Извини, я… мне надо…

Я отлучаюсь, чтобы умыть пылающее лицо холодной водой, и, только склонившись над раковиной, понимаю, насколько повезло мне именно сейчас направиться к ближайшей уборной. Впервые с тех пор, как становится известно о моей беременности, меня настигает приступ токсикоза. Отчего-то вечерний, а не утренний.

Закончив свои дела, я возвращаюсь в кухню, к матери, к неприятному разговору. В темных окнах, как в зеркале, отражаются стол и придвинутые к нему стулья.

Родительский дом большой, ухоженный, с аккуратным палисадником и заброшенной игровой площадкой на заднем дворе, оставшейся со времен моего детства. По человеческим меркам наша семья зажиточная. Люди уважают Барри Карвелла — мелкого бизнесмена, владельца лучшей булочной в городе. Но для стаи все достижения моего отца ничтожны. Среди оборотней он никто, дзета, лишенный магической силы, отлученный от леса. Могу ли я винить родителей в желании подняться по социальной лестнице, занять на ней более высокую ступень? Любой волк мечтает жить в Авалонской чаще. Для матери и отца я — единственный шанс исполнить эту мечту.

Глава 18

Эштер

Сквозь сплетение веток над головой я вижу луну, круглую и бледную, как лицо покойника. Лес полон звуков: кричат ночные птицы, стрекочут в траве кузнечики, шуршат под ветром последние, необлетевшие листья. Внутреннее ощущение времени редко меня обманывает, но сегодня я жалею, что не захватил с собой часы. Небо даже не начало бледнеть, а чувство такое, будто я провел в этом овраге месяц.

Гор опаздывает на встречу, и я опасаюсь, что он не придет. В какой-то момент сомнения перерастают в уверенность, но надежда — живучая дрянь: я собираюсь ждать до победного.

В конце концов, когда уже и надежда корчится в предсмертной агонии, в лесную какофонию вплетается новый звук — треск сухих веток, ломающихся под мощными лапами. Даже в человеческом облике я слышу, как взметаются от волчьего бега опавшие листья, как кустарники царапают шерстяные бока. Сквозь ночной гомон улавливаю шум дыхания, с каждой секундой все более громкий.

Проходит не так много времени, когда на краю лощины вырастает темный силуэт зверя. Пара мгновений — и передо мной уже человек. Я стою на дне широкой ямы, полностью голый, и наблюдаю за тем, как такой же не стесненный одеждой Гор ловко спускается по склону оврага.

Наш непристойный вид меня не заботит. Люди ходят на важные встречи в костюмах и галстуках. Для оборотней нет ничего естественнее наготы.

— Чего ты хочешь, Эштер?

Гор не приближается, остается у земляной стенки ямы. Избегает смотреть мне в глаза. Руки скрещены на груди в оборонительном жесте. Да, друг. Все правильно. Я собираюсь нападать. В рукаве у меня припрятан потрясающий козырь.

— Оставь Элен в покое, иначе…

— Иначе что? — Гор вскидывает подбородок, и теперь во взгляде бывшего друга читается вызов. — Будешь мне угрожать?

В точку. Именно это я и планирую делать — угрожать.

Долю секунды я ощущаю невыносимое отвращение к самому себе, почти тошноту, боль, как если бы меня ударили под дых невидимым кулаком. То, что я собираюсь сказать, омерзительно. Заготовленные слова жгут язык, не желают быть озвученными. Приходится напоминать себе, что на войне все средства хороши.

— Если ты не откажешься от Элен, Освальд узнает о нашей маленькой шалости.

Лицо Гора багровеет за секунду. Ярость вперемешку со стыдом наполняет его, как вино — пустой стеклянный сосуд.

— Ты этого не сделаешь.

Кажется, я слышу скрежет зубов.

— Отец тебе не поверит.

— Я знаю шамана, способного снять слепок воспоминаний.

Из груди соперника вырывается гневный рык. Гор сжимает кулаки. Того и гляди набросится.

— Шантаж?

Я киваю, не в силах заставить себя продолжить. Изображать подонка мучительно. С каждым словом я падаю все ниже, все больше пачкаюсь в грязи, от которой не отмыться.

Гор смотрит мне в глаза. Смотрит долго, пристально. Выдержать его взгляд тяжело, потому что на самом деле я не мерзавец. Никогда им не был. Не уверен, что смогу осуществить свою угрозу. Кажется, Гор тоже это понимает. Знает меня слишком хорошо.

Ненависть в его взгляде сменяется горечью. Оскал превращается в жесткую усмешку.

— Ты не поступишь так с Элен.

Он прав — не поступлю.

— Не унизишь ее.

Не унижу.

— Ведь она пострадает тоже.

Нельзя причинять боль любимой — здесь мы с моим зверем солидарны.

— И я не верю, что ты способен так поступить со мной, — заканчивает Гор беззлобно, и я вдруг понимаю, что и в этом он прав.

Время идет. Сумерки выцветают. Первые солнечные лучи ложатся на землю. Мы молчим, приведенные в хрупкое равновесие. На лице Гора ни следа ярости, бушевавшей  минуту назад. В моей груди пустота, яма размером с черную дыру. Ширится, растет, высасывает из меня жизненные соки.