Восьмая жена Синей Бороды (СИ) - Дашковская Ариша

Карга дремала в клетке. Изредка она просыпалась, исключительно чтобы поесть. Энни отрезала ей тонкие полоски вяленого мяса.

Жан в отличие от Карги ничего не ел. Его то и дело рвало. Энни едва успевала подставлять походный котелок, да утирать ему рот. Больше всего Энни боялась, что он начнет рвать кровью. Слова Жервезы про гробовщика засели ей в голову. Поэтому она каждый раз выдыхала с облегчением.

Почти все время Жан спал. А когда открывал глаза, смотрел на Энни затуманенным взглядом и глупо улыбался. Видно Жан крепко приложился затылком о мостовую. Энни нежно гладила его по голове, улыбалась в ответ, а сама думала — хоть бы дурачком не остался.

Францу было скучно одному. Он не понимал, почему Энни сидит над Жаном как квочка. Ну куда он денется с телеги? Все равно ведь спит. Ну дала ему снадобье — и свободна. Нет, сидит над ним, мух отгоняет. А Жан небось и рад. Внимания столько! Подумаешь, морду начистили. Обычное дело. Зато теперь будет предлог от работы отлынивать.

— Энни! — Франц в очередной раз позвал подругу.

— Тише! Не шуми, — зашипела она кошкой. — Он спит!

— Он уже три часа спит, — пробурчал Франц. — И что молчать теперь?

— Да.

— Посиди со мной.

— Не могу. Я нужна ему.

— Ты мне тоже нужна. Мне скучно.

Раньше Энни отбросила бы все лишнее, оставив только «Ты мне нужна». Бережно хранила бы эти слова в памяти, вспоминая их несколько раз за день и непременно перед сном. Теперь почему-то они прозвучали без должного очарования.

— Можешь посчитать деревья. Я правда не знаю, чем тебе развлечься.

— Энни, ты стала какой-то другой. Отец говорил, что у женщин бывают такие дни, когда их лучше не трогать.

— Жану плохо. Я стараюсь помочь, чем могу. И было бы лучше, если бы и ты проявлял чуть больше участия.

Наверняка они бы поругались, если б не Якоб. Он обернулся и указал рукой на съезд с дороги. Уже смеркалось. Нужно было устраиваться на ночлег.

Мужчины развели костер и уселись вокруг, разогревая цыплят. Якоб был доволен — впервые он и возвращался с ярмарки с пустыми телегами, но с туго набитым золотыми кошельком. Теперь оставалось малое — не нарваться на лиходеев. Потому спать решили по очереди. Первому дежурить выпало Францу. Якоб и Тит вскоре увалились на солому в телеге и дружно захрапели.

Энни даже к костру не подошла. Все сидела над Жаном. Ее несколько раз звали, но она отмахивалась. Франц смотрел на огонь, разбрасывающий вокруг золотые искры, а потом поднялся и отнес Энни оставшегося цыпленка.

— На, хоть поешь, — сказал он примирительно.

Энни поблагодарила его. За день она сильно проголодалась. Это она поняла только тогда, когда откусила кусочек холодного мяса, а через пару минут от цыпленка остались только хрупкие косточки.

— Спать иди в карету. Там не так прохладно и комаров нет, — Франц все не уходил.

Она покачала головой:

— Я останусь с Жаном.

— Я могу приглядеть за ним.

— Нет. Вдруг у него жар. Или еще что-нибудь, — она закуталась в новую шерстяную накидку и зевнула.

Ближе к закату во двор графа де Рени въехала карета, а следом за ней телега. Свою повозку Якоб оставил у ограды, а сам зашел поприветствовать графа. Граф вышел на крыльцо, заслышав заливистый лай дворовых собак. Он кутался в широкий бархатный халат и хлюпал распухшим носом, предвкушая, что сейчас карета остановится на подъездной дорожке прямо у крыльца, Тит спрыгнет с козел и откроет дверцу, выпуская Эниану. Даже не так. Эниана не станет дожидаться Тита и выпрыгнет сама в объятья отца. Но, к удивлению графа, карета проехала мимо. Он рассеянным взглядом проследил, как она катится на задний двор.

На телегу он не обращал никакого внимания, поэтому не видел, как оттуда с помощью Франца выбралась Эниана.

Он заметил ее только тогда, когда растерянно повернулся к подъездной дорожке и столкнулся с Энни лицом к лицу.

Энни бросилась обнимать его. Шарль сначала прижал ее к себе, а потом торопливо отстранился.

— Простыл, — пояснил он, чихая. — Лучше не подходи близко. Дай хоть погляжу на тебя. Платье новое купила. Красивое, — он вытащил из косы дочери соломинку. — Совсем взрослая стала.

Налюбовавшись на дочь, он переключил внимание на Якоба. Тот поздоровался и подошел ближе.

— Как торговля? Удачно? Проходите. Ханна ждала вас, пирог спекла вишневый, — граф опять чихнул. — А Жан где? — он окинул двор взглядом.

Энни тяжело вздохнула.

— Нездоровится Жану, — хмуро сообщил Якоб.

— Простыл, да? — участливо поинтересовался граф де Рени.

— Подрался. Сильно подрался, — Якоб мотнул головой в сторону телеги со странным пологом.

— Как же так? Как же так? — пробормотал Шарль и поспешил в указанном направлении, путаясь в полах халата.

Франц молча откинул полог, и граф де Рени сокрушенно покачал головой:

— Бедный мальчик! Бедный мальчик!

Жан сдавленно поздоровался и сделал попытку приподняться.

— Лежи, — остановил его Якоб. — Не велено вставать.

— Завтра придет доктор Норрис, принесет мне свою чудодейственную настойку. Попрошу его осмотреть Жана.

— Спасибо, отец, — Энни благодарно улыбнулась.

Франц и Якоб не остались на ужин. Они помогли перенести Жана в его комнату, а потом поспешили уйти, пока Ханна не замучила их расспросами.

Зато досталось Титу. Ужин получился невеселый. Ханна сидела, уронив голову в ладони. Граф де Рени пил травяной чай, укутавшись в шерстяное одеяло, и время от времени прерывал бессвязный рассказ Тита громкими чихами.

— Да не знаю я ничего. Вроде как с госпожой они гуляли, а потом одна она пришла. Вернее, с господином она пришла. Вернее, не с господином, а из простых он был. Но хоть из простых, а деловой, хваткий. Сказал, забирайте своего парня, а я у вас все поскупляю. И скупил все. Ножики, говорит, хорошие у вас. Ну, так у Якоба не только ножики хорошие. У него все хорошее: и чугунки, и подковы, и бороны.

— Вот что ты мелешь? — не выдержала Ханна. — Забирай пирог и уходи с глаз моих долой! Небось глаза залил. Вот и в голове твоей мешанина какая-то.

— Да я же не пью никогда, — возмутился Тит, сгребая большой кусок с блюда. — Вот гончар пьет, много пьет. А чего ему не пить, когда жена его со всем управляется? А я не пью. Жены у меня нет. Я сам за себя отвечаю.

— Да кто ж за тебя, дурака, пойдет? — проворчала Ханна и швырнула в него полотенцем. — Сгинь!

Тит подскочил со стула и ретировался в сторону двери, едва не зацепив клетку с Каргой, временно размещенную прямо на столе.

— А вот теперь что ты расскажешь? — Ханна перевела взгляд на Энни.

— На нас напали в городе. Жан заступился за мою честь.

Доктор Норрис осмотрел Жана на следующий день. Он сказал, что Жану очень повезло. Все могло бы закончиться гораздо хуже, начнись у него внутреннее кровотечение. Восстановление займет долгий период, но организм, молодой и сильный, справится. Энни передала ему список Жервезы. Ей даже не пришлось упоминать имя герцога Уэйна. Доктор и так согласился приготовить снадобье, да и плата оказалась умеренной.

Энни удалось обойти стороной историю с герцогом. Если бы о ней узнал отец, то он непременно бы решил отблагодарить Уэйна, направив ему письмо и какой-нибудь подарок. И тогда обман Энни раскрылся бы. Герцог понял бы, что имел знакомство не с простолюдинкой, а графиней де Рени.

С доктором Норрисом тоже все получилось как нельзя лучше. Она была так счастлива, что чуть не расцеловала его блестящую, окруженную седыми волосами лысину.

Единственное, о чем она жалела, что рассказала обо всем Францу. Конечно, она ему доверяла. Но он мог сболтнуть, не подумав.

Ханна не допытывалась до правды, но было ясно, что старуха догадывается, что Энни многое не договаривает.

Заботы о Жане Энни взяла на себя. У Ханны и так слишком много обязанностей по дому. А Энни точно знает, сколько раз в день давать снадобье и как мазать синяки. Ей нравилось видеть, что ее труды дают плоды — постепенносиняки теряли чудовищную лиловую окраску, становились зеленовато-желтыми, Жан уже дольше бодрствовал и даже вставал с постели. Энни перечитала ему все книги из домашней библиотеки и теперь бегала к отцу Дариону за новыми томами. Раньше она и подумать не могла, что Жану настолько нравятся книги. Казалось, он мог их слушать часами. Иногда Энни ловила на себе его задумчивый взгляд и странную улыбку. Все-таки травмы головы не проходят бесследно.