Лист на холсте, или Улиточьи рожки (СИ) - Кальк Салма

Впрочем, он и живопись запрещал — ровно до тех пор, пока его кузен не увидел её пейзаж и не попросил себе такой же. А потом ещё один кузен. И ещё. И какие-то его друзья. Кажется, муж даже делал на её картинах какой-то хиленький бизнес… ничего, если ей удастся выпутаться и уехать, он может хоть вообще все её вещи продать. От неё уже не убудет.

Эмма никогда не звала мужа по имени. Про себя — муж и он. А в разговорах — господин Лоран. И только. Он тоже не утруждал себя и обращался к ней «эй, ты», или «эта», или «дура». Так что…

А Маршан-то вчера вернулся ещё позже неё. Пришёл, послушал под дверью спальни, заглянул — она слышала — увидел, что она в постели и якобы спит — закрыл дверь и на цыпочках удалился в свою комнату. И что-то ей подсказывало, что его тоже соблазнили по всем правилам, и он рассчитывает на продолжение.

Эмма вскочила с кровати и отправилась в душ. Увы, придётся заглянуть в медицинское крыло и справиться о здоровье мужа. Но господин доктор обещал, что продержит его в постели ещё дней пять… хорошо бы.

А потом можно будет пойти в реставрационную мастерскую. Она вчера выпросила разрешение побывать там и посмотреть, как они работают. Вот бы её кто-нибудь когда-нибудь взял в такое место! Но сначала свобода. А там уже и работу можно будет поискать.

22. Об оттенках зелёного цвета

Кьяра завершила работу и позвонила Джованнине — как там она, не собирается ли поужинать внизу? Или наоборот — ей организовать ужин в мастерскую? Джованнина сказала — в мастерскую. Значит, сделаем.

Ужин привезли одновременно с ней — пока дойти до своей комнаты, пока переодеться — вот и время прошло. Джованнина, конечно, может вообще про ужин забыть, и даже Карло ей не всегда напоминает — он говорит, что её безумие заразно. Впрочем, сейчас, когда у реставраторов всё вверх дном из-за подделанной картины и её странных хозяев, она не каждый вечер находит время и силы, чтобы заняться своим портретом. То есть портрет-то Карло, но пишет-то его она!

Сегодня, похоже, опять сеанса не будет. Джованнина сидела на стуле с очень замученным видом, рядом сидел Карло и пытался её рассмешить.

— Что, сегодня опять без портрета? — удивилась Кьяра.

— Да тут сегодня целый день болталась жена хозяина картины. Она, видите ли, подлизалась к отцу Варфоломею, и тот разрешил пустить её в мастерскую. Благодетель нашёлся!

— И что она тут у вас делала? — удивилась Кьяра.

Вправду, чего людям мешать работать?

— Любопытничала, — фыркнула Джованнина. — А потом слёзно попросила дать ей кусок холста, кистей и красок. Давно, говорит, в руках не держала.

— Она умеет держать в руках кисть? Эта девочка, ради которой тут Гаэтано весь дом на уши ставил? — изумился Карло.

— Гаэтано? Весь дом на уши? Расскажи, — потребовала Кьяра.

Такое надо знать! И про Гаэтано, и вообще.

— Да он на неё запал давно, ещё когда за ней только следили. А тут такая оказия — старый муж у врачей, и врачи ему не позволяют выходить из палаты, а она ничем не обременена. Правда, там муж — редкостный урод, как я понял. Только не понял, зачем такого брать в мужья. Ведь жизнь у неё, судя по всему, не сладкая.

— Бывает по-разному, — пожала плечами Джованнина.

— И что, Гаэтано её утешает? — уточнила Кьяра.

— Судя по всему — да. Если старый муж потом возьмётся настучать ему по голове, я приду посмотреть.

— Там скорее уж Гаэтано настучит, — фыркнула Кьяра. — Так она что, умеет рисовать?

— Она окончила Высшую школу искусств в Париже, — усмехнулась Джованнина. — Не просто умеет, а отлично умеет. Посмотри, — кивнула на стоящий у стены мольберт с небольшим холстом. — Мы ей дали какой-то кусок, уже готовый для работы, ну и всего прочего тоже, и вот что получилось.

На холсте был нарисован лист. Лист от монстеры — эти огромные кусты стояли по всему дворцу, и Кьяре время от времени доводилось их поливать. На листе хитрым образом играло солнце, он выглядел настоящим.

— Как будто в коридоре от куста оторвали и булавкой к ткани прикололи, — выразила Кьяра своё восхищение.

— Точно, — согласилась Джованнина. — Только что-то в нём меня задевает, и я не могу понять, что. Как будто нужно на что-то обратить внимание.

— В листике что ли? — уточнил Карло.

— Да. Что-то в нём не так. Или во мне, — нахмурилась Джованнина. — Везде вижу ерунду.

— Ну-ка, расскажи, где ты видишь ерунду? — насторожился Карло.

— А чего вдруг? — не поняла она.

— Так мало ли, вдруг ты какую важную деталь увидела, на самом-то деле.

Джованнина подошла к холсту с листом.

— Не знаю, поймёшь ли ты. В общем, есть тут у неё хитрый оттенок зелёного, я не пойму, как она его добилась, что с чем смешала и в какой пропорции. Да-да, там, где световое пятно. И что-то это мне напоминает. Не могу понять, что.

— Вспоминай. Ты сегодня что делала?

— Да почти ничего, тут на плановой очистке один портрет, вот его и делала. Нашего приблудного святого Варфоломей сказал при ней не трогать.

— И чем тебе этот листик тот портрет напоминает?

— Да ничем, там вообще нет зелёного цвета. Там мужик в чёрном с белым воротником на тёмном фоне.

— Ок, тогда где ты видела тот зелёный цвет?

— Видела?

— Наверное, видела. Или сама использовала? Я не художник, я не в курсе, как у вас тут всё правильно называется.

Джованнина посмотрела на Карло, и глаза её стали большими и круглыми.

— А ведь точно, видела. И только сейчас поняла, где.

Элоизе позвонил отец Варфоломей, когда она ехала с тренировки. Извинился и очень попросил прийти в реставрационную мастерскую. На слова, что как только доедет до дворца, так сразу же и придёт, ещё раз извинился и сказал, что её ждут.

Это выглядело странно — напрямую реставрационных процессов она никогда не касалась и ничего в этом деле не понимала. С другой стороны, всё началось как раз с интереса к реставраторам у отдельных её сотрудников… Уже не сотрудников, да и черт с ними.

И всё же, она сначала поднялась к себе и оставила вещи. Осмотрела себя в зеркало — всё нормально, можно идти.

В мастерской уже находились во-первых, местные обитатели — отец Варфоломей лично, Оливия — дама необъятных габаритов, изрядного возраста и с языком, как говорится, без костей, Эдвин — тихий и молчаливый молодой человек с огненно-рыжей шевелюрой, и Асгерд, которую теперь все называли Джованниной. Кроме того, тут же были Карло и Лодовико, и монсеньор начальник службы безопасности тоже — увидел её, тут же оказался рядом и проводил к стульям, на которых, впрочем, никто не сидел.

Все толпились вокруг трёх мольбертов — на двух были размещены два святых Себастьяно, а на третьем — изображение листа от растения, в изобилии произраставшего по всем дворцовым коридорам.

— Элоиза, расскажите, как у вас с определением оттенков цвета на глаз? — спросил Варфоломей.

Она очень удивилась.

— Как-то я их, безусловно, определяю. Скажем — смотрю, сочетаются они между собой или нет. И в целом — насколько они приятны глазу. А в чём дело?

— Посмотрите, сможете ли вы найти на какой-нибудь из представленных картин, — Варфоломей вежливо кивнул в сторону обоих святых, — сходные оттенки зелёного цвета.

Элоиза внимательно посмотрела на все три полотна. Нет, она решительно не понимала ничего в оттенках зелёного цвета в живописи.

— Увы, — пожала она плечами. — Об этом, — пауза была сделана немного картинно, — я вам ничего не скажу. Я не вижу даже, где искать.

— Ну как же, донна Эла, — Оливия протиснулась между мужчинами и принялась отчаянно жестикулировать, — вот, смотрите сюда — раз, — почти ткнула пальцем в светлое место на листе, — и вот, — второй палец упирается в крону дерева, к которому привязан святой. — И вот ещё, — а это уже с другой стороны дерева. — И вот тут…

— Благодарю вас, — серьёзно кивнула Элоиза. — И не вижу причин не верить вам в этом вопросе, вы, безусловно, компетентнее меня.