Хозяйка корней (СИ) - Лебедева Ива
Глава 25
Лилька
— Зубодеры не продадут, кузнец, который у Зеленого ряда, даже разговаривать отказался, ему гномья родня в уши насвистела. Эти, как ты их… слюсаря… слесары… короче, кузнецы по мелочи, они тоже не хотят. Один прям в глаза смеялся, гад, заломил за работу три золотых, — докладывал мне раздосадованный Игги, сердито пиная купленную корзину, которую я на первых порах собиралась использовать в качестве стоматологического кресла.
М-да, всё грустно. Торчу на рабочем месте уже почти полдня, наблюдаю злорадные ухмылки «коллег», к которым не зарастает народная тропа, и тихо скриплю своими здоровыми зубами. Потому что… ну да, я могу обезболить пациента морозцей. Даже чужого пациента, фиг с ним, даже бесплатно — потому что я нормальный врач и спокойно не могу смотреть, как над людьми (да, людьми! Просто зелеными, клыкастыми и прочими) издеваются. Опять один портач явно не тот зуб выдернул, а вон тот здоровенный орк чуть не сломал соплеменнику челюсть. Всё обошлось только за счет повышенной прочности костей у этой расы.
Руки чешутся надавать неумехам по бороде и всё исправить, но как?! Силой мысли зубы лечить я пока не умею.
— Я тут это… — подергал меня за рукав Игги. — Подумал вот… Я однажды к камню сбежал, а меня поймали и отправили... это… ну, чтоб выпороли, к такому дядьке специальному. В ратушу, в подвал. К палачу, который при страже. — Он вздохнул, непроизвольно почесал пострадавшее в давнем инциденте место и понуро признался: — Страшно было, аж жуть! Даже и не кнута боялся, этот хмырь меня на табуретку посадил и велел ждать, пока у него руки освободятся. Он там какого-то ворюгу допрашивал, какого ему сверху прислали, драгоценности вроде покрал у гномской бабы, сам попался, а добычу успел сообщнику скинуть. Ну и того… пытали его на этот счет, значит. И вот…
— Ну? — Я смутно догадывалась, что хотел сказать пацан, и внутренне впала в смятение.
— Ну и у него полным-полно клещей, щипцов, ножичков и прочих иголок с ковырялками, — поеживаясь, доложил Игги. — Даже бур есть такой… ужасный! И он хвастал, что струмент не казенный, а его личный, дескать, от прадеда еще собирали три поколения. Может, нам того…
— Обнести палача?! — Эта идея что-то никак не хотела укладываться у меня в голове.
— Ты ж запретила воровать, — насупился мой добровольный помощник. — Так что покупать придется. Правда, я не слышал, чтобы палачи продавали свои страховидлы. Что-то там такое есть — то ли нельзя, то ли удачи не будет в ремесле палаческом. Но нам-то повезло! Я тут узнал, что дядька тот, к которому меня водили, помер, чтоб ему гроб с иголками.
— И чего?
— Да сынок его… Я тут послушал, что на базаре болтают. Никчемук, говорят. Папаша его учил-учил… не одно ведро прутьев о бестолкового отпрыска обломал, а он все приемы вызубрил, как там тело устроено, где больнее сделать, где наоборот — расскажет лучше лекаря. А как живого, стал быть, преступника видит — плачет и в обморок падает. Не может пытать, чувствительный слишком. Ну и сидит, дурень, в папашином доме, голодует. — По мере рассказа Игги вроде как всё больше проникался сочувствием к неудачливому наследнику заплечных дел мастера, но при этом чувствовался его деловитый интерес. — Всё, что было, уже продал-проел, а железяки палачные кто ж у него купит? Или он не продает, я не понял. А с наследственного места при ратуше его турнули — зачем им палач, который раньше своей, значит, жертвы рыдать начнет?
Я задумалась. С одной стороны — бр-р-р-р! А с другой… какой еще у меня выход? Хоть одни щипцы и пару буравчиков куплю — уже хорошо.
— Где он живет, знаешь? — Я деловито сложила в корзину весь наш скудный пока инвентарь и закинула ее себе за спину. — Пошли, чем черт не шутит.
Игнорируя торжествующие смешки конкурентов, мы развернулись и потопали куда-то в путаницу переулков позади рынка. Игги ориентировался в них, как рыбка в родном аквариуме. И уверенно вел меня то налево, то направо, то нырял в какие-то совсем тесные щели между двумя домишками. Пока не привел к довольно добротному строению, спрятавшемуся в глубине опрятного когда-то садика.
Тут всё свидетельствовало о том, что прежнее благополучие неумолимо разрушается под натиском времени и обстоятельств. Медное кольцо на двери еще осталось, а вот колокольчик уже сняли и, скорее всего, продали. На ступеньках еще виден невыгоревший след от коврика, но самого его уже нет — наверняка устилает порог чужого дома.
На стук сначала никто не отреагировал, и только пару минут спустя щелкнул замок. В приоткрывшуюся щель высунулся сначала черный лохматый чуб, а потом длинный, тонкий, но при этом украшенный выдающейся горбинкой нос. Нос шмыгнул, а из-под чубчика на нас несколько раз моргнул большой печальный глаз в длинных, на зависть любой девчонке, ресницах.
— Пацана пороть не буду, — мрачно заявил обладатель носа и глаза, рассмотрев за моей спиной робко притулившегося Игги. — Идите отсюда. Я болен. И не работаю. И вообще переехал. — Грустный потомок палача попытался захлопнуть дверь, но я вовремя успела сунуть в щель ручку от корзины.
— Я и не предлагаю! Мы пришли посмотреть на ваши инструменты и что-нибудь купить.
От неожиданности мальчишка отпустил дверь и даже отступил на шаг, так что я беспрепятственно смогла пройти в дом, а Игги тут же просочился следом и принялся с любопытством оглядываться. Искал тот самый наследственный кнут, которым его… не нашел и успокоился? Похоже.
— Да как же вам не стыдно! — опомнился хозяин дома и вытаращился на меня из-под копны черных волос таким осуждающим взглядом, что мне и правда на пару секунд стало совестно. — Вы же женщина! Вы должны… заботиться, лечить, жалеть! А не пытать! Как вам такое в голову вообще пришло! Я слышал, что среди клановых высших бывают извращенки, но чтоб настолько…
Мальчишка махнул рукой, и тут я вдруг поняла, что он почти готов заплакать. Но нет, вместо слез потомок палача разразился страстной речью.
— Вы знаете, сколько труда и знаний надо, чтобы залечить хоть маленькую рану?! — выпалил он, яростно раздувая ноздри. — Сухожилие срастить, вывихи вправить, кожу зашить, чтоб шрам маленький и не болело! А ожоги?! Вы знаете, как трудно лечить ожоги?! — Несчастный пацан принялся метаться по мрачноватой просторной прихожей из угла в угол, размахивая руками и гневно тыча пальцем в мою сторону. — Я их всех старался вылечить! И как больно смотреть, что тот, кого ты почти выходил, опять, опять… что его обратно на дыбу и кнутом! Или еще хуже, щипцами, и… это неправильно! Нельзя так! Я всё учил, я лучше отца знал, где какая жилка, какая мышца, чтобы помочь! А он… а они… Да будь они прокляты, эти инструменты! Ничего не продам, лучше в омут сброшу, чтоб они пропали совсем, понятно?!
Последние слова он яростно выпалил прямо мне в лицо, подскочив почти вплотную.
— Убирайтесь отсюда! — и попытался толкнуть в сторону двери, но споткнулся о cбившийся, совсем ветхий половичок, потерял равновесие и точно пропахал бы выдающимся рубильником собственный порог, если бы я его не поймала на лету.
— Ш-ш-ш, тихо, — сказала я, воспользовавшись тем, что на секунду скандалист-пацифист потерял не только равновесие, но и ориентацию. — Не надо так волноваться. Я не палач, я лекарь. И очень хорошо тебя понимаю: ужасно обидно, когда все твои труды ломают одной злой волей… — Я погладила встрепанную шевелюру мальчишки и вздохнула. — Ты перестань кричать и послушай, ладно? Я пришла с деловым предложением, которое тебе наверняка понравится. И никого не надо будет больше пытать, никому не надо делать больно просто так. Если только по необходимости, ради излечения.
Глава 26
Через полчаса я сидела на протертом диванчике у холодного камина и тихонько вздыхала, поглаживая по голове уткнувшегося мне в колени мальчишку. Ну вот, хотела когда-то сына? Судьба иногда так затейливо шутит… вытаскивая из тебя материнский инстинкт тогда, когда ты сама меньше всего ожидаешь.
