Хилари Дафф - Эликсир
— Ну что ж, — сказал он, — пожалуй, я мог бы кое-что добавить. Только имейте в виду: я по-прежнему считаю, что это не имеет никакого значения.
— Я все понимаю, — заверила я, — и все-таки хотела бы это услышать.
— В этом лагере мы постоянно имеем дело с тяжелыми, жестокими вещами, — начал Причард. — Из тех, кто обращается к нам, у каждого пятого в семье был убит кто-то из родных, и практически всем приходилось испытать на себе насилие. Видеть это день ото дня… Это может любого сломать. Но только не вашего отца. Он никогда не поддавался. Всегда излучал уверенность и спокойствие. Он шутил, он договаривался о футбольных матчах, в которых участвовал весь персонал, он не гнушался даже самыми незамысловатыми развлечениями вроде игры в шарады или в жмурки — но это помогало нам хотя бы ненадолго избавиться от невыносимого груза. Однако в последние несколько дней перед исчезновением его словно подменили. Он был необычно серьезным. Даже мрачным. Как будто внутри у него происходила постоянная борьба.
— И вы не знаете, в чем было дело? — спросила я. — Может, что-то случилось в лагере? Или с его пациентами?
— Ничего, о чем бы я знал. Мои предположения? Что угодно, вплоть до несвежей пищи, вызвавшей расстройство желудка. Между прочим, это здесь происходит постоянно. Я ведь уже предупредил, что давно рассказал все, что считал важным. Но вы сами попросили, так что я…
Он поднялся с места. Как я понимала, это был знак, что разговор окончен.
Мы с Беном также поднялись.
— Спасибо, — сказала я. — Вы даже не представляете, как я вам благодарна за то, что не пожалели для меня своего времени.
Мы вежливо распрощались, после чего мы с Беном уселись в джип и поехали обратно в отель.
— Все это, конечно, интересно, — перебил Бен мои размышления, — но так и не дает нам ни малейшей зацепки.
— Может, и нет, — вяло кивнула я, однако мой мозг продолжала сверлить упрямая мысль. Что могло так испортить папино настроение? Внезапно стало плохо кому-то из его пациентов? Или кому-то из бывших пациентов, тому, кто давно покинул кемпинг и о ком доктор Причард мог не знать? Может быть, это была какая-то семья, которую папа хотел вырвать из сетей наркотрафика. А вдруг он слишком глубоко влез в эти разборки, и кто-то решился на крайние меры, чтобы его устранить?
Поскольку формально «Глобо-Рич» являлся собственностью нашей семьи, я была уверена, что смогу нажать на руководство и получить доступ ко всем файлам моего папы. Если кто-то из пациентов или их родных был замечен в грязных махинациях и папе стало об этом известно, он наверняка упоминает об этом в своих записях.
Но, с другой стороны, разве сам доктор Причард не признался, что практически все их пациенты сталкивались с актами насилия? А это означало, что я могу попросту утонуть в списке папиных пациентов, впутавшихся в темные дела и невольно втянувших в них моего папу. На расследование этих дел уйдет целая жизнь, и не факт, что они имеют отношение к папиному исчезновению
Бен дал гудок, и я рывком вернулась в реальность. Мы застряли перед плотной толпой людей, танцующих посреди улицы под самбу, льющуюся из колонок стереосистемы. Я инстинктивно вскочила ногами на пассажирское сиденье, зацепила солнечные очки за ворот футболки и стала фотографировать.
— Это действительно небезопасно, — заметил Бен.
— Мы едем со скоростью три километра в час. Все будет нормально.
Честно говоря, чем дольше я пряталась за объективом своей камеры и чем дольше ритмы самбы проникали в мою кровь, тем легче становилось у меня на душе, так что в какой-то момент я вообще сумела позабыть о своих страхах и горе. Да и трудно было оставаться равнодушным в такой атмосфере: ритму, задаваемому стереосистемой, вторили вживую барабаны в руках танцоров в ярких нарядах, украшенных перьями. Я даже не замечала, что сама двигаю бедрами в такт самбе, пока меня не окликнул Бен:
— Эй, как ты умудряешься танцевать и при этом делать четкие снимки?
Я расхохоталась, и этот звук разорвал последние оковы тревоги, терзавшей мои тело и душу. Я — Стабилизирующая система в камере — не могу жить без нее.
Наш джип медленно пробирался между танцорами и словно сам стал участником парада, особенно после того, как на него вскочили двое барабанщиков, одетые лишь в черные трусики— танга и шлепанцы, и криками принялись подбадривать своих друзей.
— Да неужели? — Бен явно был недоволен. — Ну, хватит! Надо отсюда выбираться!
— Как? — я едва слышала свой голос из-за грохота барабанов. — Смотри, полицейские тоже танцуют!
Я сняла крупным планом одного из наших «друзей», и в ответ он уступил мне немного места на своем барабане. Мы принялись наяривать самбу в четыре руки, тогда как Бен упорно продолжал вертеть баранку. Наконец ему удалось вырулить на подъездную дорожку к отелю. Только тогда барабанщики соскочили с джипа и побежали назад к своей группе.
Внутри отеля нас встречала новая волна музыки. У меня возникло ощущение, будто я сейчас улечу, как на крыльях.
— И тебе все еще не нравится карнавал? — поддразнила я Бена, взяв его под руку.
— Мне все еще не нравится водить машину в карнавал, — уточнил он.
— Неужели так страшно?
— Я же путешествую с тобой. Меня уже ничто не пугает.
— Ты не боишься даже того парня?
Он послушно обернулся, и пока его внимание было отвлечено, я успела удрать к лифту.
— Эй! — завопил Бен и погнался за мной, но я уже была в лифте и нажала кнопку.
— Ага! — выкрикнула я.
— Проиграла! — Бен все-таки успел заскочить в лифт.
— Неправда, выиграла! Давай быстренько переоденемся и пойдем на парад самбы.
— Переоденемся? По мне так ты и так хороша!
— Ты такой зануда!
Бен кивнул, с театральным смирением принимая этот титул, и лифт остановился.
Я действительно собиралась лишь принять душ, переодеться и тут же вернуться вниз, но, только переступив порог номера, осознала, что едва двигаюсь от усталости. Часы показывали, что у нас еще есть несколько часов до того, как нужно будет явиться на Самбадром. Вполне достаточно, чтобы заказать что-нибудь перекусить и даже поспать. Я позвонила Бену и сообщила об изменении в планах.
Мне не удалось поспать долго, но тем не менее я почувствовала себя значительно лучше. Я проснулась посвежевшей и полной сил для парада самбы. Это был прекрасный предлог, чтобы надеть мой любимый черный сарафан с великолепным развевающимся подолом, и я ощущала себя легким и воздушным созданием, когда постучалась в дверь к Бену. Он распахнул ее и картинным жестом протянул мне одну алую розу.
— Для тебя, — сказал он.
