Дом неистовых клятв - Оливия Вильденштейн
Он улыбнулся, отчего все острые углы на его лице разгладились.
«Твоя мать… она…»
«Она?..»
Он закрыл глаза и сжал руки в кулаки, а я наклонилась и накрыла его кулак своей рукой, чтобы вернуть его обратно в реальность.
Его горящие глаза, которые сделались ещё ярче из-за горя, раскрылись и посмотрели на меня.
«Твоя мама была уверена в том, что ты накроешь наш мир грозой. И ведь так оно и случилось, моя маленькая капелька. Она бы тобой гордилась».
В отличие от меня с Лором, мой отец не потерял надежды увидеть её снова.
Подумать только, скоро он сможет вернуть её.
Подумать только, Мириам спасла её.
И да, она, вероятно, сделала это, чтобы спасти саму себя, но факт остаётся фактом: моя мать жива. Мне так не терпится встретиться с ней, что все мои мелкие переживания и мысли отходят на второй план. Как бы мне хотелось знать, где она находится.
Мириам знает. Неожиданно мне очень хочется, чтобы меня поскорее начали использовать в качестве чернильницы, потому что тогда я снова окажусь в присутствии Мириам. Не знаю, как я смогу задать ей свой вопрос, если мы будем не одни, но я уверена, что найду способ. У меня хорошо получается импровизировать.
Я уже вижу, как Фибус и Сибилла закатывают глаза, услышав моё признание. При мысли о моих друзьях, сердце начинает горестно колотиться. Я развязываю перепачканную блузку и молюсь о том, чтобы они не высовывали носа из Небесного Королевства.
Като начинает закрывать дверь, но останавливается.
— Если я выйду, ты обещаешь вести себя хорошо?
Я киваю, так как опасаюсь, что слова могут отпечатать моё обещание на его коже и раскрыть мой обман.
— Потому что, если ты попытаешь что-нибудь предпринять, Хаос, накажут не только Антони.
К сожалению, я не сомневаюсь в том, что верному Като придётся заплатить за моё непослушание.
— Я ничего не буду предпринимать. И теперь вы всегда будете звать меня Хаос?
Улыбка приподнимает его губы.
— Тебе это подходит.
— Интересно, что подумает нонна, услышав это новое прозвище…
Его кадык опускается при упоминании женщины, к которой он всё ещё пылает страстью.
— Оно, без сомнения, покажется ей глупым. Она находит глупым почти всё, что я говорю.
— Нет, не находит. Нонна просто… старше, Като. Она пережила ужасные вещи, и это избавило её от иллюзий. Но это всего лишь раковина, которую она носит, чтобы защитить себя.
Я понимаю, что даю Като надежду на то, что нонна может сдаться, как только они воссоединятся, но разве не лучше жить надеждой, чем в отчаянии?
— Вам определённо стоит отправиться на Шаббе, пока она не сбросила эту раковину ради какого-нибудь шаббианца.
— Ты действительно думаешь, что она посмотрит в мою сторону, если узнает, что я оставил тебя здесь без друзей?
Я рада, что он остался таким же решительным и добрым, и что ему не запудрили мозг.
— У меня есть Антони.
У меня есть Мириам. И, вопреки всем ожиданиям, у меня, вероятно даже есть Юстус. Конечно же, я пока не включаю этих двух в список своих союзников.
— Като, если вы сможете выбраться из Люса, уезжайте.
Спасайтесь…
— Я дал клятву защищать корону, Фэллон.
— Магическую клятву?
— Дело не только в магии.
Значит, это его выбор…
— В общем, спокойно принимай ванну, но не увлекайся. И не…
— Ничего не предпринимать. Я же сказала, что ничего не сделаю.
Я и не собираюсь ничего делать, пока со мной нет Антони, и пока я не узнала, где спрятана Зендайя из Шаббе. Да, спрятана. Если бы моя мать пряталась по своей воле, она бы объявилась, как только пробудился мой отец, так как она не смогла бы находиться вдали от него.
Я снимаю блузку и спускаю штаны, после чего избавляюсь от нижнего белья. Вода в ванной прохладная. Жалко, что Като не владеет стихией огня.
Опустившись в ванную с тонким кусочком мыла в руке, я начинаю раздумывать о том, чтобы укусить палец и пустить себе кровь. Может быть, если накапать несколько капель в воду, она нагреется? Но что если кровь подействует как-то иначе? Что если вода превратится в кислоту? Что если я не смогу остановить кровотечение и воспроизведу какое-нибудь ужасное заклинание?
Вздохнув, я решаю не экспериментировать и насладиться чистой водой. Намылив тело и голову, я погружаюсь в пенную воду, чтобы ополоснуться. Несмотря на то, что в ванной тихо, ничто не может сравниться с тем, как тихо оказывается под водой. Может быть, это ещё одна особенность шаббианцев?
Мои веки раскрываются, когда мне в голову приходит новая мысль. Неужели я теперь бессмертна? Ну, насколько вообще могут быть бессмертны шаббианцы.
А затем мои ресницы взмывают еще выше, когда я замечаю мужчину, стоящего над моей ванной и смотрящего на меня сверху вниз.
ГЛАВА 14
Я скрещиваю руки на груди и сажусь, сплевывая воду.
— Не мог дождаться, чтобы увидеть меня?
Данте двигает челюстью из стороны в сторону, словно пережевывает зубами грецкие орехи, избавляя их от скорлупы и всего остального.
— Тебя нельзя оставлять одну.
— Может быть, тебе и нравится, когда на тебя смотрят, пока ты моешься, но мне нет.
— Вылезай.
— Сначала выйди.
Он приседает, и сжимает край медной ванны длинными пальцами.
— Какая ты эгоистичная. Никогда не думаешь о своём морячке. Брамбилла, приведи…
— Нет.
Убедившись, что дверь закрыта, я вскакиваю на ноги, и хотя я ненавижу обнажаться перед этим мужчиной так же сильно, как я ненавижу исполнять его приказы, я делаю, как он говорит. Поскольку он загораживает мне полку, я киваю на неё.
— Ваше Высочество, не могли бы вы передать мне полотенце?
Мой приторный тон ещё больше обозляет Данте.
Он хватает с полки полотенце, но не бросает его мне. Он продолжает держать его в руке, крепко сжав бледно-серую махровую ткань.
Я тянусь за ним, но Данте отводит руку.
— Данте, пожалуйста.
— Ты моя жена.
Я прикрываю рукам свои мокрые груди и хмурюсь.
— Но не по закону Люса.
— С каких это пор тебя интересуют люсинские законы?
Начиная с этого момента.
Взгляд Данте проходится по моему обнажённому телу. Он не в первый раз видит меня голой, но в отличие от того дня на острове бараков, сейчас его взгляд ощущается как насилие. И это лишь укрепляет моё желание вонзить шпоры в мягкую плоть его шеи.
— Если это так важно, я попрошу Юстуса найти священника…
— Ты прав. Мне плевать на люсинские законы.
Тон моего голоса такой резкий, что заставляет
