Окрыляющая - Анастасия Никитина
— Поверьте мне, ваша светлость, гостиница вам понравится больше.
Настал мой черёд ловить отвисающую челюсть: надо же, какой нахал. Это же средневековье, я — баронесса, и могу вообще приказать его повесить. А он шутки шутит!
— Почему вы так считаете?
— Мой дом у самой крепостной стены, — не замедлил с ответом шевалье. — Там… Неспокойно.
— О… У меня есть, кому позаботиться о моём покое, — я с намёком кивнула себе за спину на ряд безмолвных стражников.
— Кто я такой, чтобы вам перечить? — отозвался он, однако раздражённый тон резко контрастировал с покорными словами. — Но, получив желаемое, вы останетесь сильнее недовольны, чем не получив оное. Мой дом не приспособлен для приёма столь высоких особ.
— И что же там не так? — прищурилась я, поспешно соображая, как себя вести. С такой неприкрытой наглостью я в этом мире еще не сталкивалась. — У вас ленивая жена, и в доме не прибрано?
— Я не женат, ваша светлость. Там просто не хватит места для вас и вашей свиты. В доме всего две комнаты.
— Ах вот оно что… Тогда предложите мне другой дом.
— Мне принадлежит только этот. Есть еще скобяная лавка. Но вряд ли вы захотите ночевать среди гвоздей и подков.
— А прочее имущество записано на других ваших родственников?
— Из родственников у меня только сёстры, ваша светлость. И у них нет никакого имущества. Они живут со мной.
— Даже так… — протянула я, медленно закипая. Нахал категорически отказывался понимать намёки.
На самом деле все мои намёки были поняты. Вот только узнала я об этом несколько позже. А в тот момент высказать своё праведное негодование попросту не успела — в дверь тихо поскреблись, и в комнату проскользнула Леона. Бросив на посетителя презрительный взгляд, она прошла прямо ко мне.
— Подождите, — я указала на один из стульев, стоявших у дальней стены.
Шевалье молча поклонился и отошёл.
— Я всё выяснила, госпожа баронесса, — тут же зашептала Леона, склонившись к моему уху. — Парень или дурак, или просто недалёкий. Отец его прогулял приданое жены и больше ею не интересовался. Если у него и были припрятаны денежки, то жена их точно не видела. Весь квартал до сих пор готов посудачить об этом браке. Дед несколько раз пытался помочь дочери, но муж тут же накладывал свою лапу на любую помощь. По закону он был прав: шевалье всё-таки, а она всего лишь купчиха.
— Ах да… Закон о старшинстве в браке… — кивнула я. — Помню.
— Ну да. Он самый. В общем, у нынешнего шевалье ничего нет, кроме лачуги у крепостной стены и скобяной лавки на нижнем рынке. Лавка досталась ему от деда пару лет назад. До того он работал приказчиком у торговца тканями. Да… Ещё есть три сестры на шее, кружевницы. Замуж, понятное дело, без приданого не вышли.
— Без приданого? А титул шевалье?
— Так у титула хозяин имеется. Вон сидит в углу. Девки его в таком случае мужу передать не смогут. Если я ничего не упустила, а я не упустила, то взять с этих голодранцев нечего — годовой доход пятьдесят золотых. А всё имущество и на тысячу не потянет.
Выслушав Леону, я задумалась. По всему получалось, что мне попался на удивление честный индивид. Но поверить в это было почему-то крайне сложно. «Профдеформация? Или опыт сказывается?», — проворчала я себе под нос и снова поманила свою справочную службу.
— А найди-ка ты мне того купца, у которого этот малый работал приказчиком. И приведи сюда. Сможешь?
— Если он в городе, то смогу, — кивнула женщина и поспешно вымелась за дверь.
Я пробарабанила ногтями по столешнице какой-то бравурный марш и с сомнением посмотрела на посетителя: «Ну и что с ним делать?» Тот воспринял мой взгляд как приказ и снова подошёл к столу.
— Ваша светлость… По праву рождения я могу говорить прямо!
— Даже так? — от неожиданности я откинулась на спинку кресла. — Извольте.
— Все эти вопросы… Вам нужны деньги? Тогда прошу занять место в очереди.
— В каком смысле? — опешила я.
— От отца осталось немало долгов. Почти всё наследство на них и ушло. И то я еще должен почти двести золотых. Возможно, я должен был сперва расплатиться с вами. Но я понадеялся, что слово барона нерушимо. А он назначил мне выплату в десять золотых в год!
Я задохнулась от такого явного намёка на собственную нечестность:
— Вы осознаёте, кому вы это говорите?
— Ещё как, ваша светлость! — вскинул голову он. — Но я говорю это не от дерзости, а от отчаяния. Отец, которого я и не знал толком, свёл в могилу мою мать, испоганил жизнь моим сёстрам и вот уже двадцать лет после своей смерти не даёт нам наконец встать на ноги! Я надеялся, что еще год или два, и я наконец раздам его долги и смогу собрать хоть какое-то приданое сёстрам. Но тут появляетесь вы. Что я ещё могу сказать кроме правды? Вы вправе пустить нас по миру. И, судя по тому, что я слышал, именно это и собираетесь сделать. Но даже если вы пустите с молотка всё, чем я владею, это не покроет и половины ваших убытков. А значит, я окажусь в долговой яме, а сёстры в нищих приживалках при какой-нибудь обители! Вы же женщина! Вы знаете, что это! Пожалейте их!
— Их? — прищурилась я.
— Да что у вас, совсем нет сердца?! — вспыхнул мужчина. — Дайте мне время, и я смогу расплатиться по всем счетам!
— Да-а-а? Насколько я знаю, ваш доход около пятидесяти золотых в год. За сколько лет вы собираетесь отдать три тысячи?
— Три тысячи триста. Ваш батюшка оценил убыток в три с половиной тысячи. Двести монет я уже выплатил.
— Даже если я соглашусь… — я и верила, и не верила стоявшему передо мной мужчине. — Где же вы возьмёте эти три триста? Наворуете?
— Я за всю жизнь не взял ни одного чужого медяка! — возмущённо вскинул голову он.
— Хорошо… Я подумаю над вашими словами, — сказала я, когда пауза затянулась до полного неприличия.
Жестом указав мужчине на дверь, я задумалась: «Пресловутую честность проверить несложно. Как я уже успела убедиться,
