Проклятие черного единорога. Часть третья - Евгения Преображенская
Иарна вдруг залилась краской и умолкла.
— Ну? — заинтересовалась Дженна. — Чего там у вас?
— Ты сама как хочешь, — сбивчиво произнесла ведьмачка, — можешь считать меня никем для себя. Но та волчица была права в одном: мы все — одного поля ягодки… У таких не может быть друзей, однако сегодня… — она смущённо улыбнулась. — Сегодня я прошу, побудь моей подругой, а?
— А? — Дженна раскрыла глаза от удивления. — Если тебе нужно поболтать на девичьи темы, то тут я точно не собеседник… — она смущённо поджала губы. — У меня мало опыта…
— Да я и сама, — с горечью призналась Иарна. — Опыт, конечно, был, но не по моей воле… Я тогда девочкой была…
— Я стала лисой, чтобы защищать девочек… детей… невинных, — тихо выдохнула Дженна.
— Ты добрая, я это сразу поняла, — Иарна рассмеялась. — Вон и Рыжика спасла. Хотя он-то дружить с тобой теперь точно не станет!
— Так что у тебя сегодня? — напомнила чародейка. — Зачем тебе подруга?
— Затем, что такое можно сказать только подруге, — прошептала ведьмачка, склонившись ближе к собеседнице. — Очень хочется поделиться, но это… Это тайна.
— О-о, — изумилась Дженна. — Ну, ради такого я согласна стать твоей подругой…
— Понимаешь, — Иарна прикусила губу, сдерживая волнение. — Мне уж почти тридцать лет… Ну и… многое было за эти годы. Но… Сегодня…
— Ну же?
— Палош поцеловал меня, и это был… мой первый поцелуй… — с усилием проговорила девушка и насупилась, укоризненно глядя на чародейку. — Ну вот, ты смеёшься! А такое я могу простить только подруге! Всякому другому уж давно бы в глаз залепила!
— Прости, — отсмеялась Дженна. — Ну и как тебе?
— Мокро, — сморщила носик Иарна. — И щетина колется… А? А теперь-то ты чего плачешь? Дженна?
— Ничего-ничего, — девушка поспешно вытерла глаза. — Просто я точно так же ответила, когда он спросил…
— Он?
— Тот, кто поцеловал меня первый раз…
— И кто же это был?
— Да не важно, — Дженна шмыгнула носом. — Ты своему ведьмаку скажи, чтоб щетину немного отпустил. Когда волосы подлиннее, они не так колются…
— Ну вот, а говоришь, опыта у тебя нет, — хихикнула ведьмачка. — Но это ещё не всё. Палош попросил меня стать его женой, и я согласилась!
— Я так рада за вас обоих, — с трудом произнесла Дженна, вновь давясь слезами.
— Спасибо, — Иарна всхлипнула, потянувшись к чародейке.
Девушки крепко обнялись и, не стесняясь публики, обе разрыдались.
Свадьбу охотники на чудищ решили сыграть в тот же вечер, без предварительных обрядов и ритуалов. Знались они уже долгие годы, через многое вместе прошли и в смотринах не нуждались. Да и нажитое добро давно уж было у них общим.
Как говорил один ведьмак: зачем время терять, когда каждый миг тебя могут убить?
Палош и Иарна закатили славный пир для всех постояльцев «Дружбы», и Дженна была за столом почётным гостем.
Для жениха нашлась медвежья шкура. Массивная голова зверя разместилась у него на правом плече, лапы обнимали левое. Согласно традиции, в этом священном плаще на время Палош становился самим Зоаром. А его невеста в венке из колосьев пшеницы и сухих цветов поверх чёрных кудрей — прекрасной Элемой.
Дабы отпугнуть злых духов зимы, народ смеялся и, не жалея сил, громко топал ногами в плясках. Однако и помощь музыкантов лишней не была.
Удивлению Дженны не было предела, когда вошедшие с улицы сиды в синих плащах сняли капюшоны, отороченные белым мехом… Нет, не только на празднике Индрика они сталкивались, но и раньше!
Это были знаменитые трубадуры Свободных Дорог, которых сумеречная лиса встретила в деревне недалеко от Самториса. Они выступали перед тем, как на сцену вышли Уомы, а затем танцевала Орфа… У одного из них Джиа одолжила гитару, чтобы спеть для селян.
Тот самый юноша узнал Дженну. Он предложил ей свой инструмент, и девушка не смогла отказаться. Вновь она прижимала к груди ту гитару, перебирала пальцами знакомые струны, а люди внимали ей. Только пела она в эту ночь об истиной любви, которая восторжествовала, несмотря на все преграды, и о жизни, которая оказалась сильнее смерти.
Дженна пела. И, подмечая, с какой нежностью смотрят друг на друга ведьмаки, с каким трепетом они соприкасаются руками, она всё больше верила в правдивость своей песни. Она пела и, глядя в золотисто-карие глаза Иарны, любовалась её счастливой и такой знакомой улыбкой.
Чем дальше на север уводил след, тем холоднее становился воздух, и всё различимее в завывании ветра делались иные голоса. Одни из них по-стариковски хрипло ворчали на непогоду; другие тихо шелестели, тоскуя по дому; третьи бранили судьбу, злобно стуча ветвями сосен; прочие же просто рыдали. Они плакали так, что разрывалось сердце.
Вот из-за деревьев показалась женщина. Её чёрные волосы под венком из колосьев пшеницы и сухих цветов растрепались, в тёмных очах застыло отчаянье, протянутые в мольбе руки дрожали от озноба. За ней последовала другая — рыжеволосая с синими, как вечернее небо, глазами и лицом белее снега. К её ноге прижимался закутанный в шубу и платок ребёнок.
Затем вышла ещё одна и другие… Всё это были женщины: юные красавицы, молодые матери и ослабевшие старухи, плетущиеся позади. Все они плакали, просили тепла, заклинали обогреть их.
Но вместо того, чтобы внять просьбам, воин издал глухой рык и бросился в бой. Ближние к нему девы упали под могучими ударами, прочие отпрянули в стороны и закружились хороводом.
Их лица исказила обида, причитания сделались пронзительнее. По глубоким сугробам они двигались плавно и легко, будто не шли, а плыли в воздухе.
«За что же ты нас, о владыка? — выли женщины. — Мы были верны тебе, мы ни в чём не смели ослушаться… Почто же ты гонишь нас в холод?»
«Братец, милый братец, — стенала рыжеволосая, — почему же ты оставил нас в беде?»
«Я так ждала тебя, — плакала черноокая женщина в свадебном венке, протягивая к нему руки. — Я так любила тебя… Останься же со мной… Обогрей меня, милый мой жених…»
Родной и любимый голос пробуждал в воине тоску о потерянном доме, о погубленной семье, о близком и не случившемся счастье. Голос напоминал о роковой ошибке: о бессилии его ума, не сумевшего предвидеть надвигающуюся опасность, и о силе его рук, которой не нашлось достойного дела. Вина тяжкой ношей согнула плечи мужчины.
Печальный голос девы разил опаснее меча. Ей было достаточно
