Клеймо Солнца (СИ) - Пауль Анна

Вдруг в воздухе вокруг меня разлетаются и скачут искры.

По земле, подобно змее, ползёт оранжево-красное пламя. Оно разгорается и превращается в пожар.

Я пытаюсь убежать от огня, но оказываюсь в его кольце. Языки пламени обнимают со всех сторон.

Спотыкаюсь и падаю. Глаза слезятся. Ничего не видно: всё застилает дым. Горло обжигает. Начинаю кашлять и задыхаться. Я ползу наугад, а в какой-то момент не могу сдвинуться с места.

Сначала воспламеняются брови и волосы. И вот уже раздаётся душераздирающий вопль.

Запоздало понимаю, что его исторгаю я.

Пламя разъедает кожу, и моё тело взрывается нестерпимой болью. Крик превращается в хрип, а потом я уже ничего не чувствую, просто встречаюсь с огнём лицом к лицу и давлюсь им.

ГЛАВА 7 (ГАБРИЭЛЛА). «МЫ ВСЕГДА БУДЕМ С ТОБОЙ»

Я открываю глаза, а перед ними — туман, и мелькают светлые точки. Голова ужасно болит. Боль тупая, непостоянная, словно распирающая изнутри. Кто-то заботливо придерживает мои волосы и гладит по спине, когда меня тошнит и я корчусь над какой-то чашей.

…

Вижу перед собой маленьких эдемок — только волосы у них темнее, чем обычно. Мы балуемся, бегаем друг за другом. Голова начинает кружиться, и я замираю, а потом вдруг проваливаюсь во мрак. Когда вновь открываю глаза, то даже не понимаю, где нахожусь. С трудом различаю женское лицо, склонённое надо мной.

— Всё хорошо, — убаюкивает голос, который кажется родным. — Не бойся.

Мои ноги и руки судорожно дёргаются.

— Как тебя зовут? — вдруг спрашивает всё тот же женский голос.

Он дрожит, а я молчу. Потому что не помню собственного имени…

В глазах наконец проясняется, и я вижу женщину. Она очень красива: тёмные волосы окаймляют смуглое лицо, нежная голубизна глаз расписана ярко-синими узорами, это напоминает небо, утонувшее в океане.

— Всё будет хорошо, — обещает женщина, но в её глазах отражается не просто беспокойство и тревога, а страх и отчаяние…

…

— Сьюзен, это уже давно не считается настолько опасным, как раньше, — шепчет мужской голос. Перед женщиной с голубыми глазами стоит высокий мужчина, но я не вижу его лица.

— Да, — соглашается женщина, — но это наиболее агрессивная форма. Мы уже применяли и химио, и лучевую. Хирургическое лечение тоже мало чем помогло. Врачи сказали, что в большинстве случае глиомы остаются неизлечимыми: даже полное удаление исцеления не гарантирует.

— Ей всего четыре года! — шёпот становится всё громче, и я ловлю на себе обеспокоенный взгляд женщины, когда она призывает мужчину говорить тише. — И она — наша дочь! Мы обязаны найти решение. И найдём! На станцию она отправится с нами! Ne varietur.

Женщина снова шикает, но я даже не знаю, почему она волнуется: я едва различаю слова, а последние кажутся мне вообще незнакомыми.

— Изменению не подлежит, — соглашается женский голос, словно переводит странные слова на привычный язык.

— А пока… — мужчина заикается и продолжает не сразу, — будем вновь искать лечение. И ещё: от сотрудников и начальства придётся скрывать.

Молчание затягивается, пока мужчина с женщиной вымученно смотрят друг на друга. Ни один из них не издаёт ни звука, но, кажется, как будто диалог продолжается, только без единого слова.

У двери я стою слишком долго, ноги начинают затекать, и я делаю несколько неловких шагов, из-за чего шаркаю по полу и привлекаю к себе внимание.

— Малышка! — восклицает мужчина, одновременно испуганно и радостно.

Он направляется ко мне. Такой высокий! Даже когда присаживается передо мной на корточки, наши лица всё равно не оказываются на одном уровне. Однако теперь я вижу, что у него карие глаза, волосы тёмного цвета, а лицо чересчур бледное, но меня это не пугает, ведь оно кажется не просто знакомым, а по-настоящему родным, и я доверительно заглядываю в тёплые глаза.

— Хочешь поиграть со мной «в поводыря и слепого»? — спрашивает мужчина. Он улыбается, но глаза остаются грустными. Я киваю, надеясь, что игра его развеселит.

— Я буду за «слепого»? — мой голос кажется непривычно высоким и слишком детским.

— Конечно, милая, — откликается мужчина, пытаясь сдержать тяжёлый выдох, но воздух всё равно вырывается из груди неравномерно. — Я, как обычно, должен буду провести тебя через все опасности и уберечь, а какая твоя задача?

Он внимательно смотрит на меня. Вопрос лёгкий, но серьёзность, с которой мужчина его задаёт, заставляет меня хорошенько подумать, прежде чем ответить:

— Я должна довериться, — щебечу я, и он устало кивает.

…

Когда я рисую, то даже в голове не вижу картинку полностью. До того самого момента, пока не закончу рисунок. Вот и сейчас я вожу карандашами по бумаге, не имея ни малейшего представления, что вообще хочу изобразить.

— И вот наступил тот самый день, когда возле космических лифтов люди дерутся не на жизнь, а на смерть, — говорит женский голос, судя по неестественному звуку, по телевидению. — Они борются за возможность спасти себя и своих близких. Небесная лестница — это настоящий шедевр человечества, и без него невозможно было бы поднять в космос такое большое количество людей. Добраться до космических лифтов можно по воде или по воздуху, однако в обоих случаях остаться незамеченным просто невозможно. Береговая охрана ежесекундно следит за побережьем и водной поверхностью, а над платформой без устали патрулирует воздушная разведка. Башня оказалась в недосягаемости для тех, кто не получил зелёный свет от группы политиков, называемых себя будущими динатами станции. Свой выбор пассажиров они, как и прежде, отказываются комментировать, однако стало известно, что сегодня на Тальпу переселится последняя группа. Люди пытаются нелегально прорваться к лодкам и кораблям. Кто-то падает — и в толпе его затаптывают до смерти, кого-то ловят и расстреливают на месте. Другим удаётся выйти на лодке или судне в залив, но до открытого океана они так и не добираются, поскольку…

— Грегори. Пожалуйста, сделай тише, — раздаётся приглушённый мамин голос откуда-то со стороны кухни. Слышно, как переключается канал, а мама идёт по коридору и входит в комнату.

— Обещают настоящий ураган: дождь и порывистый ветер, — говорит отец. — Будем надеяться, что достаточно сильный, чтобы снести Небесную лестницу к чёртовой матери.

— Ты знаешь, что тросы выдержат ураган.

— Да, Сьюзен, потому что ты была причастна к их созданию, — я не смотрю на папу, но слышу в голосе его натянутую улыбку. — И эта мысль убивает. Я не отказался бы, чтобы они лопнули, а кабинки упали прямо в океан.

— Грегори, так нельзя, — возражает мама, устало и беспомощно выдыхая, но отец только понижает голос:

— Нельзя иначе.

Родители молчат, и я, продолжая рисовать, невольно прислушиваясь к тому, как ритмично стучит по крыше дождь.

— Мы должны были пытаться, — наконец говорит папа. — Найти другой выход.

— Другого выхода не было, — парирует мама. — Они следили бы за каждым человеком, нога которого ступит на борт авианосца, а затем — платформы. Космические лифты недоступны для тех, кто не получил от динатов приглашение. Мы приняли верное решение.

— Подонки! — гневно бормочет отец, и мама сразу же шикает на него:

— Грегори, тише!

— Как они могли предложить нам оставить её на планете? — папа хоть и сбавляет тон, но до меня всё равно доносятся его слова. — Они действительно думали, что мы на это согласимся?! Я знаю, этот урод всем заправляет! Уверен, что приказ отдал он. Так и вижу его мерзкую рожу, когда он сказал, что больному ребёнку на станции места нет. Ублюдок. У него самого трое детей, но он отдал приказ оставить нашего. Мы столько лет проработали, чтобы эта проклятая станция существовала!

— Грегори, — шепчет мама вновь, призывая говорить тише. — Не стоит… Ты сам знаешь, нельзя беспокоить её … Да и моей матери не нужно слышать этот разговор. Мы оба понимаем, что она скажет.

— Чтобы мы отправились сами, без дочери, — подхватывает отец. — Этого не будет.