Екатерина Оленева - Призрачная любовь
— Кого ты там так внимательно рассматриваешь? — ревниво поинтересовался Мишка.
— Вон ту красивую пару.
— Левиных? — нахмурился Мишка.
Лена перевела пристальный взгляд на своего спутника. Елена Григорьевна уже буравила его льдистым взглядом. Так что Мишке оставалось только сжиматься под перекрестным взглядом белокурых дам. Похожих на сестер. Выглядевших одинаково отстраненно и надменно.
— Ты знаком с ними? — спросила Лена.
— Да, — смутившись, Мишка нервно дернул плечом. — Немного.
Хотя, с чего бы ему смущаться? Он не обязан оправдываться, потому что никому из них ничем не обязан.
Да только пойди это объясни привередливой и глупой совести!
Елена Григорьевна что-то сказала мужу, и чета двинулась по направлению к ним, заставляя Мишку чувствовать себя ужом на раскаленной сковородке.
Вот откуда у женщин это мерзкое шестое чувство, позволяющее им нутром чувствовать опасную соперницу? Ведь иной раз можно напропалую флиртовать, не отходя ни на шаг от какой-нибудь смазливой мадам, и ничего. Бровью не ведут. А порой и взгляда не бросишь, а им уже все видно и понятно. Прямо мистика какая-то!
— Добрый вечер, молодые люди, — с усмешкой, растянувшей и без того узкие губы, поздоровался с ними Левин.
— Добрый вечер, Андрей Львович, — был вынужден ответно поприветствовать Левиных Мишка. — Елена Григорьевна.
Глаз на любовницу он не поднимал, неожиданно обнаружив, что узоры на линолеуме о-го-го какие интересные.
— У тебя сегодня такая очаровательная спутница, — проговорила Елена старшая.
Лена встретилась глазами со своей тезкой. Не сразу удалось понять, почему организм так странно отреагировал на эту красивую женщину, разглядывающую её с нарочитым, подчеркнутым пренебрежением, плохо маскирующимся в покровительственно-снисходительный тон, допустимый в отношениях старшей женщине к младшей. В глубине узких холодных прекрасных глаз блестела глубокая холодная неприязнь, — почти ненависть. И Лена ощутила ответное неприятие и антипатию.
— Познакомьтесь, — промямлил Мишка, — Лена, это Елена Григорьевна, — подруга моей матери. А это Лена — моя сводная сестра.
— Вот как? — одновременно воскликнули обе. — Сестра?
— Сводная, — кивнул Мишка.
Взгляд Андрея Львовича, привычно отражающий недобрую иронию, потеплел. Мужчина поглядел на девушку с новым интересом. И даже позволил себе улыбнулся:
— Я не знал, что у Олега есть дочь, — лениво уронил он с губ. — Да ещё такая очаровательная. Передавай ему мои поздравления, Миша. Твой отчим — счастливчик. Твоя сестра не потанцует со мной?
Глаза его супруги стали ещё холоднее.
Андрей Львович, свернув руку крендельком, предложил её девушке. Лена охотно согласилась. Они легко и непринужденно влились в ряды танцующих.
— Я неважно танцую, — призналась Лена на всякий случай.
— Ничего страшного. В твоем возрасте иметь недостатки простительно.
Руки у мужчины были потные, словно он вымыл их и забыл вытереть. Тонкая ткань платья под ними быстро намокала, это было не приятно. Особенно в сочетании с раздевающим, лишенным страстности, взглядом. Взглядом оценщика и менялы.
Лена старалась не обращать на это внимание, с волнением рассматривая породистое тонкое, бледное лицо. Безликое, словно маска. Идеальную личину шпиона, судебного пристава, клерка. Рассматривала с тем, чтобы представить себе, как мог бы выглядеть его вероятный брат, если бы существовал не только в её воспаленном воображении.
Пыталась, и не могла. Не мог же он быть вот таким: серым человеком в футляре?
— Ты клевещешь на себя, девица. Оказывается, ведь прекрасно танцуешь.
— Это же не вальс, просто танец. Скажите, у вас есть брат? — брякнула Лена, решив пойти к цели с деликатностью топора. Провинциальной медведице это ведь простительно?
Лена надеялась, что — да.
Улыбка исчезла с лица мужчины. Глаза наполнились неожиданной злостью.
— Брат? — медленно переспросил Андрей Львович. — Какой нелепый вопрос! С чего бы тебе интересоваться моим братом? Ну что ж, раз спрашиваешь — был, к несчастью. Когда-то. Давно. И к счастью для всех, его окружающих, умер.
Лену покоробило не столько от сказанных слов, сколько от тона, каким они были сказаны. Никто, слыша голос Андрея Львовича, не принял бы его за милейшего человека.
— Я нашла дневник, принадлежащий вашему брату. Дневник, содержащий весьма пикантные воспоминания.
— Неужели? — брови мужчины неприятно взлетели вверх, в то время как уголки губ опустились. — Какие же?
— Личные. Я предположила, что будет естественно вернуть записи близким. То есть я хотела бы вернуть его вам.
— Тебе следовало бы просто его выкинуть, — прошипел Андрей. — А не тащиться сюда эту грязь.
— Ну, простите. Не догадалась.
Повисла недобрая, напряженная пауза. Чувствую, что она рискует затянуться, Лена снова подала голос:
— Раз уж разговор безнадежно испорчен, позволю себе следующую вольность. Скажите, а как умер ваш брат?
— Покончил с собой. Двадцать три года тому назад. Довольно давно для того, чтобы прошлое перестало кого-то интересовать, вы так не думаете? — Лена пожала плечами. Андрей Львович решил поставить точку в разговоре. — Я просто хочу заметить, то, что тогда случилось, было к лучшему для всех. А теперь извини, но я не вижу смысла продолжать наш разговор, как и общение в целом. С вашего позволения.
Мужчина коротко кивнул, и ушел, постепенно растворяясь за чужими спинами. Оставив девушку одну в незнакомом зале. Лена с недоумением посмотрела ему вслед, извинилась перед какой-то парой, налетевшей на неё и отдавившей ноги, стала пробираться сквозь ряды танцующих. Где тут находился выход, она представляла смутно. Добравшись в полумраке до стены, девушка попыталась сообразить, где ей искать Мишку. Но долго раздумывать не пришлось. Мишка сам её нашел.
— Пойдем, потанцуем? — подхватил он её под локоток. — Расслабимся?
Лена послушно вернулась на танцевальную танцплощадку. Приходилось веселиться.
Было душно. В зале с наглухо закрытыми окнами, практически не оставалось кислорода.
Девушку мучила острая жажда.
После очередной рюмки шампанского мир поплыл и закружился.
Потом (это уже Лена помнила смутно) они жарко обнимались с Мишкой в темном закоулке, где и музыка, и свет были приглушены, а от других гостей их отделяло нечто, похожее то ли на гобелены, то ли на занавес.
У Лены уже начинали саднить губы, когда их уединение нарушило появлением высокой белокурой женщины, чье лицо по-прежнему казалось смутно знакомым.
