Евгения Соловьева - Загробная жизнь дона Антонио
Правда, не знает почему.
А все голос. Тихая, проникающая прямо в душу песня Марины. Смертельная красота.
Помнится, когда он плыл на ялике к Лиссабону, думал его продать. Да хоть подарить первому попавшемуся нищему, чтобы не напоминал о пиратском плене.
Не вышло.
Глава 11, в которой кто-то стучит в дверь в самый неподходящий момент
…огонь маяка мелькнул среди гребней волн, когда Тоньо уже отчаялся добраться до берега. Сжимая зубы, чтобы не орать от боли в содранных ладонях, он греб изо всех сил, не тратя уже времени на вычерпывание воды: волны и дождь спорили, кто утопит ялик быстрее, и вокруг лодки мелькали лоснящиеся спины каких-то хищных морских тварей.
Ветер усиливался, свинцовые волны грозили перевернуть жалкую лодочку, и плевать было морскому дьяволу, что в этой лодочке последний потомок древнего благородного рода, гордость и надежда всей Испании. Или не плевать, или он нарочно дразнил близким берегом, то роняя в водяные ущелья, то слепя близкими разрядами молний.
Может быть, помогла молитва Пресвятой Деве, а может, морской дьявол еще не натешился, но огромная волна, идущая с океана, не захлестнула лодку, а подняла на гребень и вынесла на берег неподалеку от маяка. Правда, лодку швырнуло о камни, а самого Тоньо – головой о борт, но это было уже неважно. Пусть череп трещал едва не громче грозы, пусть глаза заливал то ли дождь, то ли морская вода, то ли вовсе кровь – под ногами был берег. Настоящий твердый берег. Слава Тебе, Пресвятая Дева, позволь только выбраться из ялика, прежде чем следующая волна утащит его обратно в море… а там – там Тоньо помогут, вот уже бегут к берегу три смутные в струях дождя фигуры…
То ли милосердная Дева Мария, то ли скучающий дьявол подсунули Тоньо под руку – когда уже выбирался из лодки на сушу – саблю. Не суть кто. Суть – что без нее Тоньо тут же пришел бы бесславный конец.
Первый удар дубины обрушился на борт ялика. Должен был – на голову Тоньо, но мародеру помешал порыв ветра.
Этот же порыв буквально вышвырнул Тоньо на камни, помог перекатиться – дальше, дальше от бурлящего моря! Вскочив на ноги, он наугад махнул саблей…
Свист клинка прорезал гудящие дождевые струи, лезвие сверкнуло во вспышке молнии, и что-то упало. Один из мародеров отшатнулся, кулем свалился ему под ноги. А сабля, словно сама, потащила Тоньо за собой – вперед, разогнать к дьяволу португальскую чернь, сбросить в волны на поживу кракенам!
Тоньо плохо помнил, что было дальше, только оглушительную песню Марины – именно тогда он понял, что саблю зовут Мариной, Морской, – вспышки молний, хлесткие струи дождя, грохот моря за спиной и словно бы детские крики… Что случилось с мародерами, он не помнил вовсе. Очнулся на пороге какой-то хижины, упал в открытую дверь, так и не выпустив сабли из рук, а потом наступило утро. Солнечное, прекрасное португальское утро пролезло горячими лучами сквозь щель в ставнях, плеснуло Тоньо в глаза.
– Наш гость проснулся, – где-то рядом послышался женский голос. Испуганный.
«С чего бы?» – подумал Тоньо, проснулся окончательно и понял, что все еще сжимает саблю, тихо-тихо поющую ему старинную колыбельную на странном, но понятном и правильном языке.
Добравшись до Лиссабона, Тоньо даже не вспомнил о своем желании избавиться и от четок, и от сабли – от любого воспоминания о «Розе Кардиффа» и фате Моргане. Без сабли он чувствовал себя голым, а четки… Турецкому офицеру они приносили удачу, а Тоньо очень нужна удача. Особенно если удачей считать встречу с проклятым пиратом Морганом.
– …почему ты носишь такую невзрачную шпагу, Антонио? – о чем-то спрашивал дивный ангел, так не похожий на нее, на фату Моргану.
Ах да. Точно. Она же не понимает, что красота оружия не в насечке, не в камнях на гарде и не в золотых ножнах. Для нее Марина – всего лишь кусок железа странной формы, не облагороженный завитушками и клеймом модного ювелира.
– Графу де ла Вега нет нужды выставлять богатство напоказ, – с должной долей спеси ответил Тоньо.
Анхелес просияла: объяснение оказалось близким, понятным и лестным. И удобным. Донна не упустила случая пожаловаться на скуку в этой глуши, такой далекой от королевского двора, и немножечко ему позавидовать. Ведь графу де ла Вега всегда рады во дворце, его отец – советник Ее Величества Изабеллы, и если бы все сложилось иначе, если бы Анхелес повезло родиться в семье с громким именем… ведь Антонио был бы с ней счастлив, правда же, Антонио? Она готова для него на все, что угодно, даже сопровождать его на ежегодный праздник святой Исабель в Малаге. Что, приличия? Ей все равно. Она так любит Антонио, что готова попрать любые приличия, лишь бы быть с ним. Пусть не как супруга, пусть… как угодно!
– Не стоит оскорблять твоего супруга, Анхелес. Я слышал, дон Ортега – во всех отношениях достойный кабальеро…
– О да! Мой супруг благороден, не беден, заслужил похвалу и орден от самого покойного короля Фердинанда, но… Антонио, я люблю тебя. Мое сердце разорвется вдали от тебя. Вся моя жизнь не имеет смысла, когда тебя нет рядом, Антонио!
Глаза донны полнились слезами, грудь взволнованно колыхалась, алые губки приоткрылись, и вся она была – порыв и страсть, страсть и порыв.
Тоньо не смог удержаться от искушения. Да и смысл удерживаться? Благородный дон никогда не откажет прекрасной донне в утешении.
Сладкое утешение заняло не меньше часа, и Тоньо мог поклясться, что редко ему доводилось проводить время с большим толком. Донна осталась довольна, правда, несколько обессилела. А Тоньо обуяла дьявольская жажда. Пришлось звать служанку с кувшином кальвадоса и блюдом тапас. В качестве тапас была его любимая зеленая морсилья, как готовят в Саламанке: свиное брюшко и свиная кровь, обжаренные на нежном нутряном сале золотой лук и порей, семь ароматных трав, и все это хорошенько пропечено на решетке.
Сегодня морсилья де вердурас была особенно вкусна. Все же донна Анхелес в самом деле могла бы быть хорошей супругой. Если бы…
– Ах, Антонио, если бы… – эхом его мыслей откликнулась Анхелес и скромно откусила кусочек колбаски. – Если бы ты взял меня с собой в Малагу…
Ее взгляд обещал неземные наслаждения и лучшую в Испании морсилью.
Вот только ехать в Малагу и лобызать ручки старухе Изабелле Тоньо не собирался. Даже ради донны Анхелес и морсильи де вердурас. О чем донне с превеликим сожалением и сообщил, пообещав, что будет скрашивать ее одиночество в Севилье и дальше. И чем дальше от двора, тем лучше. Потому что… э… Да, точно, это она поймет:
– Я только избавился от донны Дульсинеи, славной своими подобными носорогу нравом и красотой. И показаться королеве – значит немедленно обзавестись новой невестой. Любовь моя, мой ангел, я не хочу жениться… э… в смысле жениться ни на ком, кроме тебя.
