Сквозь века (СИ) - Синякова Елена "(Blue_Eyes_Witch)"
— Кем хочешь можешь меня назвать. Всю тебя хочу я. И душу, и тело, и мысли, и чувства. Каждый кусочек белой кожи, каждую твою мягкую волосинку, Марьяна.
Никто и никогда не говорил мне ничего подобного!
И хоть эти слова были сказаны приглушенно и так плавно, словно лилась песня, но в них было столько огня и несдержанности, что дышать получалось с большим трудом. Еще сложнее было думать, когда я прошептала, чувствуя, как руки колдуна опустились на мои плечи, не причиняя боли и касаясь мягко и осторожно:
— …я не называла вам своего имени…
— И возраста своего не называла. И как твои родители утонули на озере, когда тебе исполнилось семь лет. И как ты едва сама не погибла, если бы бабушка тебя не спасла. И как брат злость на тебе вымещает с раннего детства, а ты здесь прячешься, как только он начинает кричать, и бить все в доме. И как насиловать тебя пытались в возрасте десяти лет. Про то, что до сих пор плохо спишь и сжимаешься от любого мужского взгляда вслед, но смело пришла в мой лес, и за мной пошла…
Он все говорил и говорил, пока мои глаза раскрывались и делались круглыми, чем больше я слушала, растерявшись настолько, что не ощущала ничего, кроме собственного шока, не замечая, как колдун ловко снял с плеч лямки сарафана и тонкой нижней кофты, вздрогнув и вскрикивая от неожиданности, когда поняла, что сижу теперь перед ним с обнаженной грудью.
— Что вы делаете?!
Он не дал мне прикрыться, перехватывая руки и сжав одной ладонью, удерживая легко, но сильно, пока я горела от смущения и того, как напряглись соски, ощутив не столько прилив прохладного воздуха, сколько от его опаляющего взгляда, которого колдун не скрывал, прошептав приглушенно и хрипло:
— Тиииииише.
Я пыталась вырваться, пыталась отползти от него, чтобы прекратить этот стыд и разврат, но только разве можно было бороться против того, кто был намного больше, хитрее и сильнее, сжимая меня на своих ногах еще больше, и притягивая ближе к себе, чтобы податься вперед, касаясь кончиком носа ложбинки между грудей и дыша жадно и глубоко, словно не мог надышаться и насладиться.
— Не смейте меня трогать! — просипела я, задыхаясь от ужаса и того, что происходило много лет назад, но никак не могло покинуть, ни моей головы, ни тела, что сжалось в ожидании боли и унижения, отчего на глазах тут же выступили слезы.
— Я не сделаю тебе больно, — проговорил колдун серьезно, пытаясь поймать мой взгляд и прикасаясь пальцами свободной руки к лицу, обхватывая за скулы, чтобы заставить посмотреть в его жуткие синие глаза, где не было ни насмешки, ни лукавства.
Он снова всматривался в меня, так пронзительно и настойчиво, что я уже понимала — он действительно видит все, чего я не говорю, или о чем пытаюсь умолчать, вдруг касаясь большим пальцем моих губ, чтобы я не кусала их, пытаясь сдержаться и отгоняя от себя все самое мерзкое, низкое и страшное, что пришлось пережить еще будучи совсем ребенком.
— Покажи мне, — прошептал он тихо, подавшись вперед так близко, что его ресницы защекотали мои.
— Покажи все так, как ты помнишь. Каждую секунду этого момента. Каждый запах, окружавший тебя. Каждый звук, который ты запомнила. Каждую эмоцию, которая и сейчас не дает тебе покоя, проникая чернотой в душу.
Я всхлипнула, плотно закрывая глаза, чтобы не отдать ему ничего, кроме собственных слез, снова предприняв попытку отшатнуться и спастись из рук того, кто был нежданным гостем, но стал королем положения, в силу своей власти надо мной и моей глупости, когда я пообещала ему исполнение желания.
Он не отпустил и в этот раз, сжимая руку на моем лице сильнее, но отпуская онемевшие от его силы запястья, позволив быстро и судорожно укрыться, чтобы обхватить рукой, придвигая к себе так, что мы сидели почти нос к носу.
Мои мокрые ресницы дрожали от усилия не открывать глаз, впуская его в себя, когда он прикоснулся губами к моим, сипло выдохнув и чуть прикусывая за нижнюю, я распахнула глаза от неожиданности и его ласки, тут же окунувшись в ядовитую синеву, словно с разбега нырнула в озеро, на дне которого видела только тьму и дрожащую от волн луну.
— Вспомни это, девочка. Так, словно все происходит сейчас, в эту секунду, и я заберу все твои самые страшные воспоминания, чтобы больше они никогда не терзали твою хрустальную душу и не заставляли эти прекрасные глаза плакать.
Я снова всхлипнула, но в этот раз оттого, что поверила ему, почувствовав, что так устала от воспоминаний и своих снов, что была готова отдать ему собственную душу, лишь бы спокойно дышать и не оглядываться на каждом шагу, если приходилось возвращаться домой в сумерках.
Память сжигала меня изнутри дотла!
Она причиняла боль и бросала в грязь, каждый раз, когда мне только начинало казаться, что я смогу жить как все.
— Вы правда сделаете?..
— Правда. Только откройся мне.
Я выдохнула судорожно и хрипло, ощущая, как он поймал мое дыхание губами, словно вдохнув в себя, прикрывая блаженно черные ресницы, и задерживая дыхание, словно ждал, когда мое осядет в нем, где-то глубоко.
— Не закрывай глаза. Смотри на меня.
Я больше не дрожала, когда мужчина вытер слезы с моих глаз своими ладонями, положив их затем на щеки и придерживая лицо, потому что понимал, что придет момент, когда я не смогу справиться с собой и попытаюсь отвернуться.
Это было слишком глубоко и лично, чтобы вот так позволять смотреть в себя.
Но ведь он и не был простым человеком, который, узнав о чем-то слишком мрачном и далеком, станет радостно делиться этим со всеми подряд.
И теперь я смотрела в омут его глаз, думая о том, что его считали самим злом, называли монстром, и проклинали за все то страшное и злое, что он совершил, но так сложилось, что для меня он делал только добро.
В какой то момент по коже прошел озноб, и показалось, словно вокруг стало значительно холоднее, даже несмотря на то, что дверь была по-прежнему закрыта, а его глаза полыхнули огнем, завораживая и утягивая в воронку, где я скользила будто по льду, проваливаясь в уголки памяти, самые мерзкие и мрачные, которые пыталась запрятать глубоко в себе много лет.
Его глаза были подобны урагану, который поднимал со дна всю грязь и сломанные корабли моих надежд, заставляя их снова кружить на поверхности души, омерзительными прогнившими призраками моих детских надежд и мыслей.
Я снова ощущала смрад и сырость.
Холод под босыми ногами и тьму, в которой чужие руки насильно держали меня, вдавливаясь и скручивая до ломающей боли, не давая закричать и шаря по телу, вызывая только омерзение и страх.
Я слышала сопение за собой, с которым кто-то возился и пытался стянуть с себя штаны, и при этом удержать меня на одном месте, практически вырывая клочки волос, пока я рыдала и барахталась, еще не понимая, что именно от меня хотят, но зная наверняка, что это что-то неправильное и очень болезненное.
— …смотри на меня.
Голос колдуна стал каким-то призрачным, словно я слышала его, находясь в подземелье, не замечая за собой, как, уже не помня о собственной наготе, отчаянно хватаюсь холодными руками за его рубашку, пытаясь найти спасение, и застучав зубами от волн паники, которые накатывали все сильнее и сильнее, по мере того, как воспоминания оживали внутри с небывалой яркостью.
Как они взрывались во мне, словно шары, наполненные грязью, а я пыталась убежать, чтобы не замараться, рыдая и зовя на помощь, даже если запомнила одну простую вещь — чужая жизнь не нужна никому, и никто не придет, чтобы защитить ребенка.
В какой-то момент, все кричащие внутри меня ощущения достигли пика: голова закружилась и меня затошнило в буквальном смысле, я застыла, чувствуя, как впиваются в лицо длинные пальцы колдуна, не позволяя опустить взгляд, но наполняя мое судорожное хриплое дыхание собой….запахом его тела и той прохладой, которой словно веяло от него сейчас.
— Тише, девочка, тише. Все хорошо.
И я дышала им жадно, дрожа от благодарности, потому что впервые за много бесконечно долгих, темных лет, я чувствовала, что помощь пришла.
