Ева Никольская - «Свобода» на троих
Закончив с уборкой коридора верхнего уровня, на котором располагалось большинство плантаций, О решил-таки пойти прогуляться по подземным этажам. Браслет с алым камнем безошибочно определял, где находились ловушки, а где ими и не пахло. Поэтому, немного пометавшись между сжигающим душу любопытством и вполне обоснованными опасениями, длинноухий ставленник гая Светлоликого взял метлу, положил ее на плечо и, чуть придерживая за черенок, потопал на разведку. Ведь если что-то пойдет не так, он просто вернется. А если о его самоволке прознает сильнейший — оправдается стремлением к наведению чистоты и порядка на всей территории нижнего города.
Насвистывая фальшивый мотивчик, рыжебородый толстяк, точно необъятный мяч, «катился» по коридорам и лестницам, спускаясь все ниже… ниже… и ниже… пока, наконец, не очутился на пороге незнакомого ему сада, в арочном проходе которого висела алая паутина. Тонкие нити обвивали довольно внушительный кокон в форме веретена. О постоял, посмотрел, подумал и… дернул же нечистый его за руку! Даже не за руку, а за метлу, древком которой карлик осторожно потыкал странный моток, желая проверить его на твердость. Проверил, идиот ушастый! И ведь проклятый браслет даже не защипал запястье, не то что не обжег. Доверившись этой зачарованной вещице, горе-исследователь и осмелел… сдуру. Паутина оказалась до безобразия хрупкой, и от легкого… ну ладно, не совсем легкого, но и не особо тяжелого нажима, она банально порвалась, выпустив из своего плена… чудовище.
С тихим шелестом выскользнув из ловушки, оно довольно сильно приложилось всклокоченной головой об пол и… проснулось. На пятнистой морде открылись два осоловевших глаза, за спиной дернулись куцые крылья, а по каменным плитам бесцельно заелозил длинный лысый хвост.
— М-мать моя гайра, — проблеял толстяк, сознаваясь самому себе в беспросветной глупости.
— Г-р-р-р, — выдало существо со смутно знакомыми чертами разноцветной физиономии. Взгляд его синих, как море, глаз становился все более осмысленным и… злым.
— Пощади, чудище, своего бедного спасителя, — начал пятиться рыжий.
— С-с-с, — зашипело явно недовольное таким обращением чудище, чей двухметровый хвост, наконец, нашел себе цель и, крепко обвив ногу толстяка, дернул его обратно.
Рухнув, О оказался нос к носу с разбуженным монстром. — С-с-см ты чудище, — заявил последний вполне себе женским голосом, а потом с истинно женской мстительностью добавил: — Ты первый в списке, намес-с-стник! Убью…
— Не убивай! — испуганно воскликнул карлик и, прижав к голове свои ослиные уши, сделал совершенно несчастное лице.
— Покалечу!
«Уже лучше», — с воодушевлением подумал бородач, а вслух заскулил, моля о пощаде.
— Заткни-и-и-ись! — взвыло чудище и, заметив дорогие браслеты на запястьях жертвы, радостно провозгласило. — А ну снимай свои украшения, урод рыжий! И вообще… раздевайся давай, наказывать буду.
Карлик бы снял… в этот момент, когда жизнь его висела на волоске, он готов был отдать синеглазой твари все, но… браслеты не снимались. Только сам гай Светлоликий мог как надеть их кому-то, так и избавить этого кого-то от «волшебных кандалов». Запинаясь, О озвучил проблему и, видя как недобро сужаются водянисто-синие очи напротив, принялся рассказывать о третьем браслете-близнеце с зеленым камнем. О том, что может показать, где он хранится, и еще много о чем, не сильно правдивом, но отчего-то так и просящимся на язык.
Остановив его словесный поток когтистой лапой, бесцеремонно прикрывшей рот болтуну, монстр коротко приказал:
— Показывай! — а потом ехидно так добавил: — и, быть может, я не сильно тебя помучаю… Если, конечно, поможешь мне обчистить одного зарвавшегося гая.
О том, что по ее коварным планам, СИЛЬНО толстяка замучает сам обворованный гай, Ырли Вильи Бьянка, естественно умолчала.
Ранним утром в шарту Кир-Кули…
Меня не будили, как это часто бывало в воскресенье. Не включали шумные электроприборы на кухне, не топали по коридору мимо двери в спальню — мой сон берегли, позволяя в свой законный выходной нежиться в постели сколько угодно. И я нежилась, кутаясь в легкое, как пух одеяло, поудобней устраивала голову на отчего-то твердой подушке и просто наслаждаясь тишиной. Глаза открывать не хотелось.
В голове витали обрывки снов, по телу разливалось странное тепло, а по волосам скользили чьи-то пальцы… Меня как ледяной водой окатило! Опять я, глупая, чуть не поверила в сказку, что другой мир и злоключения в нем — мне просто приснились. Наивная, гипер-наивная бедная мышка… сытая и довольная, правда (ведь ночью рядом было так много вкусного света), но все равно мышка, ибо в лапах хищного кота! Прислушалась к ощущениям, пытаясь понять, с кем лежу. Едва заметно принюхалась, стараясь не выдать своего пробуждения, и невольно сглотнула. Горький аромат трав, пусть не такой яркий, как однажды в карете, но все же ни на что не похожий, индивидуальный и незабываемый… естественно, я узнала Сэн. Кто б мне еще объяснил, почему я спала у него на груди? Неужели вина вчера вечером оказалось слишком много и… и… додумать что там могло быть после «и» никак не получалось. Вернее оно очень даже получалось, но смущение и страх работали нехилым ластиком, не давая воображению засорять мой мозг.
— Доброе утро, сейлин, — проговорили над ухом… явно очень красным ухом, ибо пылало оно весьма ощутимо. Наверное, поэтому на него и подули. Легонько так, угу… чтоб остудить «пожар».
При этом маг продолжал одной рукой перебирать мои волосы, а второй довольно уверено обнимать за плечи. Стало неловко. Просто жуть как! А еще было почему-то страшно открывать глаза.
— Не смущал бы ты девочку, а, сильнейший? — раздался голос Кир-Кули… с другой стороны кровати.
И вот тут я вообще на измену подсела. Теперь не то, что глаза не открывать, мне сквозь землю провалиться захотелось, причем срочно! Повторить спьяну «развратный подвиг» с папашей своего будущего ребенка — это одна беда, но выкинуть что-то подобное с двумя временными союзниками сразу?! Да что за дрянь они мне в фужер подсыпали, в таком случае?! Сама б на подобное я точно не отважилась.
Кажется, на этот раз у меня «загорелись» не только лицо и уши, но и вообще все. Лежу себе, пылаю от стыда и… начинаю медленно осознавать, что под щекой и левой ладонью вовсе не обнаженная грудь мужчины, да и на мне при отсутствии штанов и жилета, по-прежнему надето белье и рубашка.
Пф-ф-ф… Такого облегчения я не испытывала, наверное, даже когда спаслась от маануков на «кладбище невест». И тут Сэн заявил, почти касаясь губами края моей ушной раковины:
