Фантазма. Любовь без точных координат - Ольга Вешнева
– Но почему? Твоя семья известна как одна из самых богатых в галактике. Разве родители не смогли бы купить тебе аттестат в случае провала?
– Представь себе, не факт, что у них бы получилось. Или им пришлось бы выложить все свое состояние до последнего ландрика, чтобы дочь не стала отверженным изгоем нормального общества. Государственная система образования настолько строга, что ее трудно обойти. Даже наличие очень и очень влиятельных связей в самых высших кругах не может стать гарантией…
– Ужасные порядки, – не сдержавшись, я прервал ее.
– Таким образом проводится отбор самых лучших, успешных, достойных граждан моего родного мира.
– Ваши правила похожи на бред сумасшедшего. Данкор их никогда не примет.
– По этой причине вы всегда будете ограничены в общефедеральных правах, – вспыльчиво напомнила Эвалейла.
Кто бы мог подумать… Вместо вечернего задушевного разговора у нас едва ли не политический спор получился. Этого только нам не хватало для полного счастья! И так отношения натянуты до предела. Но сейчас мы были лишь вдвоем и от нашей коммуникативности зависело все! А то, знаете ли, скучно становится торчать непонятно где, в какой-то дыре вселенной, не имея ни малейшего представления о том, как отсюда выбраться и найти путь домой.
– А тебе самой разве нравились эти порядки? – я решил подловить ее. – Когда ты была ребенком… Подумай, разве бы тебе не хотелось, как делали мы с ребятами, сбежать с уроков искупаться в городском пруду с фонтаном?
– Я о таком не думала, – Эвалейла заметно растерялась и, пожалуй, даже смутилась. – У нас все это было запрещено. Большой красивый фонтан на школьном дворе был огражден лазерной сеткой. Она до боли обжигала руки тому, кто их туда тянул. Мы плавали в бассейне только на спортивных состязаниях.
– А мы просто так плескались когда и как нам вздумается, – я еще немного поддразнил ее. – Вода в наших засушливых краях – большая редкость и ценность. В город за крепостной стеной она поступала самая чистая и прохладная, из высокогорного родника.
– И правда, нам пора спать, – девушка легла в импровизированную постель и попыталась плотнее завернуться в теплый кокон. – Только не смей ко мне приближаться! Я тебе напоминаю! Буду надеяться, что мне приснятся ваши данкорские горы, родники, фонтаны, крепости и ездовые сороконожки. Только бы не приснились спиногрызы. Их я не хочу видеть даже лысыми.
– Желаю приятных снов, – я постелил себе в два слоя плотный брезент, лег на него и укрылся пледом. – А ты, Бади, никуда от нас не улетай. Ты должен охранять своих друзей, пока они спят.
– Я буду на страже, – пообещал дрон, зависший высоко над нашим ненадежным, открытым всем ветрам убежищем.
Напрасно я думал, что быстро усну. Так сильно устал и напереживался при виде подкрадывающегося к девушке спиногрыза на берегу реки, что по всем ожиданиям должен был сразу же провалиться в глубокий сон. Вместо этого я поплыл куда-то вдаль, следуя бурному течению мыслей. Эвалейла давно уже мирно посапывала, улыбаясь во сне, а я все ворочался с боку на бок, то закрывая глаза, то снова открывая и пялясь в лесную темноту.
Без остановки думал, думал, думал, и все равно никак не мог уразуметь, чего хотел добиться тот дурак, а может быть, та дура, понятия не имею, кто там и когда изобрел ныне действующую ландрийскую образовательную систему. Зачем калечить разум одних детей, превращая их в алчных, бессовестных пройдох и хапуг, а других выкидывать на обочину жизни, обрекать на вечную нищету и невольно тем самым толкать на преступления, вынуждая грабить и даже убивать, чтобы просто прокормить семью? Знали бы властители данкорских народов, с кем им придется иметь дело и кому подчиняться, может, и выбрали бы вместо вступления в Торговую Федерацию самоубийственный путь войны. Только чтобы не мараться об эту грязь, которая, как показало время, имеет свойство быстро прилипать так, что потом с мясом не отдерешь.
И гордость их на пустом месте тоже прилипчивая. Иначе как объяснить, что я подумал, будто Эвалейле повезло тут оказаться рядом со мной. Как понять, кого я из себя возомнил, представив себя ее спасителем. Словно я героически вытащил эту девушку из губительных зыбучих песков такого ненормального, пропитанного всеобщей жадностью, завистью и ненавистью, ее родного мира. Что было бы с ней дальше, останься она после объявления тревоги на борту лайнера? При самом лучшем варианте, если не думать о том, случилась катастрофа, или нет, а допустить, что ее вовсе не было, Эвалейле пришлось бы выйти замуж за того мерзкого жиртреса. Лакодральда, кажется.
Почему я с таким отвращением вспоминаю ее жениха? Ревную? Может, я влюбился в эту гордую и неприступную богачку? Или на меня влияют совсем другие чувства. Точнее, их незатухающие отголоски.
Знаменитый психолог, выступление которого я слышал на “Фантазме”, долго и подробно рассказывал о том, что испытанные нами когда-либо негативные впечатления прочно впечатываются в подсознание и неосязаемо влияют на дальнейшие наши мысли и действия, искажая восприятие мира. Мне тогда запомнилась его речь. Убеленный сединами ландрианин говорил настолько убедительно, что даже я, далекий от привычного ему образа жизни, почувствовал, что это все касается и меня тоже, а не только собравшихся в зале богачей.
Быть может, я настолько привязался к своей случайной спутнице и с таким рвением хочу ее спасти не потому, что в нее влюбился. А просто мое подсознание играет со мной в непостижимые разуму игры. Я лишь пытаюсь не допустить повторения уже однажды случившейся трагедии, когда я не успел помочь… Не уберег ту, кого по-настоящему любил.
Глава 14. В объятиях удава
