Ричард Матесон - Где-то во времени
У меня в руках симпатичная банкнота с портретом президента Гарфилда на лицевой стороне, ярко-красной печатью и надписью: «20 долларов в золоте выплачивается предъявителю по требованию». На оборотной стороне ярко-оранжевое изображение орла со стрелой в когтях.
Для страховки я купил также десятидолларовый серебряный сертификат в приличном состоянии (стоимостью сорок пять долларов) с портретом Томаса Э. Хендрикса[35] на лицевой стороне, кто бы он ни был. Как этот, так и двадцатидолларовый сертификат, по размеру значительно больше современных банкнот, и ценность для меня они представляли во всех смыслах большую. Так что в финансовом отношении у меня будет все в порядке.
В финансовом отношении. Гм. Совсем не по-викториански.
Наверное, следовало посвятить больше времени поиску денег – в особенности потому, что мне не понадобится то, что я оставляю здесь, – но я торопился вернуться в гостиницу и начать. Время идет.
На обратном пути мне в голову пришла хорошая мысль. Не нужно надевать наушники. Сидя на кровати, облаченный в костюм 1890-х годов, я буду слушать граммофон и писать установки в ожидании начала путешествия.
* * *Десять часов две минуты. Готов отправиться.
Так спешил начать, что для экономии времени поставил машину позади гостиницы. Принял душ, побрился и причесался. Полагаю, такая длина волос подойдет, а если и нет, то ничего уже не поделаешь.
Срезал ярлыки с сюртука, жилета, рубашки и галстука – по двум причинам. Первая – не хотелось бы, чтобы их увидел кто-то из 1896 года, невозможно будет объяснить. И что более важно, сам не хочу их видеть. Оказавшись в том времени, собираюсь изгнать из памяти все воспоминания о 1971-м. Я даже стер фирменный знак внутри ботинок – хотя и мелочь, а может все испортить. Никаких носков, никакого белья – слишком современны на вид.
Итак, все готово. Не беру с собой ничего из настоящего – то есть ничего приметного. Буду писать себе команды прямо на постели, а не на коленях, как раньше. Уверен, когда это произойдет, у меня из рук выпадет карандаш. Никаких наушников – чтоб не мешали. Я готов к мгновенным переменам.
Не считая сознания, разумеется. С этим придется разбираться, когда окажусь там.
Ну конечно! Попав туда, буду продолжать писать установки. Утверждаясь в 1896-м. Вытесняя себя мысленно из 1971-го, пока – ясно это вижу – не забуду, откуда явился, и душой и телом стану принадлежать только 1896-му. Избавлюсь от одежды и…
Боже правый! Чуть не забыл про наручные часы!
Это меня потрясло. Лучше подожду, пока не разгладится след от ремешка. Положу их в ящик тумбочки, чтобы не видеть. Я уже поставил телефон под кровать, убрал настольную лампу в шкаф и снял с кровати покрывало, чтобы в поле моего зрения осталась лишь белая простыня.
Подчиняясь логике, в своих командах буду по-прежнему писать «19 ноября». Испытываю от этого дополнительное удовлетворение, поскольку сегодня действительно 19 ноября.
* * *Посмотрим. Я ничего не забыл? Совсем ничего?
Сомневаюсь.
Включу музыку.
Последний взгляд вокруг. Покидаю все это.
Сегодня.
* * *Одиннадцать часов четырнадцать минут. Опять! То же самое явление – на этот раз дольше. Не просто вспышка. Чуть больше, чем миг между двумя взмахами ресниц. Это сколько-то длилось. Возможно, несколько секунд – пять или шесть, – и все же в этих обстоятельствах мне казалось, что прошло не одно столетие.
Процесс пошел.
Это произошло при третьем проигрывании адажио. Я писал установку: «Нахожусь в этой комнате 19 ноября 1896 года». Переписывал фразу в тридцать седьмой раз, когда произошли изменения. Слово «ноябрь» обрывается после первых четырех букв, след карандаша идет вниз после «б», потом исчезает.
Так что могу определить, когда это случилось. Когда я вышел из «погружения», одна часть симфонии почти закончилась. Таким образом, это должно было произойти примерно через час после начала, поскольку адажио длится двадцать одну минуту.
Намного быстрее первого погружения.
Я называю состояние «погружением», поскольку это слово кажется мне сейчас наиболее подходящим. Как будто меня – мгновенно – втянули внутрь. Сначала кажется, что тебя куда-то несет, теряешь ориентацию. Слышу музыку, но она для меня лишена смысла. Смотрю не отрываясь на движущийся кончик карандаша, но это движение происходит отдельно от меня. Не я пишу слова, появляющиеся на бумаге, – они сами себя пишут. Вокруг начинает собираться туман, пока поле зрения не сужается до кончика карандаша. Музыка обрывается на низком искаженном звуке, словно я вдруг оглох. Потом она совсем пропадает. Нет, не так. Не музыка пропадает, а я сам оказываюсь вне зоны ее действия. Знаю, что музыка продолжается. Просто я уже в другом месте, и она не достигает моих ушей.
Другое место – это 1896 год.
На этот раз я чувствовал, что мое тело тоже находится там. Я ощущал под собой какой-то матрас. А это означало, что, если в первый раз я совершил мысленное путешествие в 1896-й, на миг ощутив свое присутствие там, то на сей раз оказался там и телесно. Физически я лежал в этой комнате в 1896-м. В течение пяти или шести секунд я полностью там находился, душой и телом.
Ощущения при возвращении были тоже другими. В первый раз все произошло быстро, каким-то скачком. Меня словно отбросило назад – довольно неприятное чувство.
На этот раз было больше похоже на… проскальзывание? Не совсем. Хотя нечто вроде. Думается мне, это физическое ощущение сродни проскальзыванию назад под какой-то пленкой. Оставим это, не могу выразить словами. Знаю лишь, что это произошло. Суть в том, что зона перехода – вход, отверстие, пленка – нечто очень маленькое и узкое.
И весьма ощутимое. Чувствую, словно оно меня обволакивает в тот момент, как я, со всей очевидностью находясь в 1971 году, пишу свои заметки. За неимением лучшего определения называю это «временем 2». Оно от нас неизменно удалено на один удар сердечного ритма. Нет, не так. Оно от нас вовсе не удалено. Оно с нами. Просто мы не осознаем его присутствия. Хотя, приложив некоторое усилие, человек может это осознать и его достичь. Надо снова попробовать.
Сейчас я чувствую себя так близко. Интересно, смогу ли обойтись без карандаша и бумаги? Эти установки, написанные сотни раз, уже отпечатались в моем мозгу. Почему бы мне не лечь и мысленно не повторять их, слушая музыку?
Почему бы и нет, в самом деле?
* * *Один час сорок три минуты пополудни. Надо быстро диктовать, пока не забыл подробности.
Запись прервалась в тот момент, когда я вышел из погружения, так что, когда это произошло, не знаю.
