Мой палач - Надежда Олешкевич

Ночную тишину вдруг пронзил свист хлыста и ржание коней. Карета качнулась и поехала по мостовой. А вместе с ней словно ожили и мы.

— Мама, — судорожно выдохнула я и подалась вперед, раскрывая руки для объятий.

Знакомый запах лаванды, мягкость кожи ее щеки, нежные руки, принявшиеся сразу же гладить мои волосы. Ее плечи начали подрагивать, однако она старалась сдерживаться, чтобы не заплакать в голос.

— Дорогая, позволишь и мне обнять дочь? — напомнил о себе отец.

Я шумно втянула воздух и все-таки поддалась навалившейся слабости. Слезы градом полились из глаз.

— Прости, что подвела тебя, — не в силах больше скрывать нахлынувшие эмоции, я пододвинулась к нему и зарыдала.

— Все хорошо, ничего ужасного ведь не произошло.

Папа потянул меня на себя, усадил на лавочку между ними и прижал к своему плечу.

— Прости, — с трудом выговорила я единственное слово, которое мне пришло на ум.

Ведь было дано обещание, что мы никогда не встретимся в зале суда, что с моей стороны будут предприняты все меры, чтобы дочь и отец никогда не оказались по разные стороны судейской стойки.

— Ох, — всхлипнула мама.

Карета мерно покачивалась, а мы сидели в тишине, словно привыкали к присутствию друг друга. Мне хотелось расспросить их обо всем на свете, рассказать о своей жизни, вечно находиться между ними и больше никогда не расставаться. Десять лет назад я ушла от родителей ради их же блага. И сегодня этот момент, наполненный морем слез и тяжестью на груди, повторится.

— Ты так давно нам не писала, — поправила мои волосы мама, провела до самых кончиков по ним рукой, заправила за ухо.

Я слегка развернулась, но продолжила лежать у папы на плече. Было приятно прикосновение теплых маленьких пальчиков к щеке, каждое движение, наполненное заботой. Я поймала мамину ладошку и сжала в своей руке.

— А подарки хоть приходили?

— Да, твои платья просто превосходны. Но почему ты перестала рассказывать о своей жизни, о муже и нашей внучке? Кстати, где они сейчас?

Я нервно сглотнула и натянуто улыбнулась.

— Куда мы едем? — мне сейчас не хотелось затрагивать болезненную тему.

— В постоялый двор на окраине. Ты ведь не против провести с нами хотя бы пару часов? — с мольбой в глазах спросила мама.

— Нельзя! Они должны заметить пропажу и отправить погоню! — резко поднялась я и посмотрела на отца.

— Не волнуйся, все под контролем.

В его слова верилось с трудом. Не может исчезновение заключенной не иметь никаких последствий. Это дело обязательно придадут огласке. Тем более после странного случая на суде.

— Ту женщину лишил чувств твой миам?

Отец поджал губы, будто жалел о содеянном. Хоть он и являлся верховным судьей и ему приходилось выносить приговоры, сам он не любил прибегать к насилию. Я всегда поражалась тому, что папа не покинул свой пост, при этом очень того желая. Он не раз наказывал мне следовать зову сердца, затем добавляя, что в сложившейся ситуации такое редко кому удается.

— Нам надо сейчас же разойтись. Остановите карету, я выйду и выберусь из города обходными путями. Скоро будет погоня, они увидят нас вместе — и тогда вам не избежать проблем.

— Я же говорю, что все улажено. Эйлана, девочка моя, — положил он покрытую мелкими морщинами ладонь на мое плечо и притянул к себе, и я вновь оказалась в отцовских объятиях. — Один хороший человек все уладит. Он выудит у всех из памяти воспоминания о тебе.

— Хм… — нахмурилась я, ведь подобное сложно провернуть.

— А сам он никому не расскажет?

— Мэйтлон? — удивленно повысил голос отец. — Нет.

— Кто?.. — резко выпрямилась я. — Ди Тиррен Мэйтлон?

— Ты даже помнишь его имя?

Карета вдруг остановилась, заставив нас замолчать. Дверцу открыл мужчина, опуская при этом голову и стараясь не смотреть в нашу сторону. На меня накинули плащ, укутали, чтобы не было видно лица. Так же поступили и остальные. Нам понадобилось всего несколько минут, чтобы добраться через черный ход до уютной комнатки с накрытым столом и хорошим освещением.

Только там я смогла рассмотреть, насколько постарели за десять лет родители. В уголках губ у них появились мелкие морщинки, глубокая седина тронула волосы, серые глаза отца и вовсе перестали быть темными, обесцветились. Мама же явно старалась ухаживать за собой, но время ведь никогда никого не щадит. Пока я уплетала за обе щеки нормальную еду, уже успев позабыть за пару дней, что это такое, она стояла в стороне и с тревогой наблюдала за мной. Сложнее всего именно ей далось наше вынужденное расставание. А сейчас мама словно не верила, что ее дочь так выросла и изменилась.

— Как Миара, почему не приехала с вами? — не удержалась я и все-таки задала вопрос с набитым ртом.

— Она беременна, мы ей специально не рассказали. Сама понимаешь, на шестом месяце лучше лишний раз не волноваться. Завтра я обязательно нанесу ей визит и в мельчайших подробностях расскажу о нашей встрече.

— Моя маленькая Миара… — грустно улыбнулась я, вспоминая свою сестренку, с которой у нас семь лет разницы. — Надеюсь, вы подыскали ей хорошего мужа.

— Я хотел выдать ее за того же Мэйтлона, но он после смерти жены вообще не смотрит в сторону девушек.

Упоминание о палаче отдалось неясной тревогой в груди. Мне не нравилось, что папа попросил его о помощи, ведь именно благодаря ему я оказалась в клетке, он был виноват в том, что родителям пришлось так сильно переживать, платить людям за организацию побега, утаивать эту ночную вылазку и скрываться. Именно из-за Тиррена нависла опасность над моими родными. Ведь до сих пор пребывание рядом со своей одаренной дочерью для них может обернуться ужасными последствиями.

— Агриан ничем не хуже твоего Мэйтлона. Поэтому хватит сокрушаться по этому поводу, — нахмурилась и ненадолго поджала губы мама. — Доченька, где сейчас Лилия? Я так хочу ее увидеть. Хоть раз, одним глазком.

Я опустила вилку и впилась взглядом в тарелку. Аппетит полностью пропал. В комнате повисло напряженное молчание. Родители не понимали моего состояния, но явно видели, что эта тема была не из приятных. Однако и обходить ее стороной не имело смысла. Три года я утаивала правду, хотела написать, рассказать. Но вместо простых строк на белой бумаге появлялись чернильные пятна. Помнится, мне удалось один раз вывести пару букв, но до конца слова так и не были написаны.

— Их больше нет, — мой голос походил на шелест листвы. — Я потеряла их.

— Как? — быстро