Дракон с королевским клеймом - Оливия Штерн
Дни покатились один за другим, однообразные, почти одинаковые.
Для Вельмины они были нелегкими, потому что выходило, что сама она — да и весь дом — как будто повисли в пустоте и неопределенности будущего.
Эту неизвестность, которая так тяготила, Вельмина осознала ровно тогда, когда попыталась найти документы на загородное поместье — и когда убедилась, что из кабинета мужа при обыске вынесли все. Документы на дом в том числе. Выходило, что Вельмина живет в особняке мужа на птичьих правах, а именно — пока позволяет Дэррин Ариньи. Наверное, ей нужно было снова идти к нему на прием и просить, чтобы вернули документы, которые были отобраны, но Вельмина сердцем понимала, что на сей раз она поцелуем может и не отделаться, а потому оттягивала этот визит изо всех сил, надеясь… Да она и сама не знала уже, на что надеется и чего ждет. Чуда, не иначе.
От неприятных мыслей Вельмина пряталась в своей лаборатории, но там, склонившись над пробирками и флаконами с алхимическими ингредиентами, все равно тихо плакала. Поначалу ещё надеялась, что Ариньи сам ей вернет документы, пришлет с посыльным, но дни шли, и ничего не происходило. Наместник, похоже, решил ждать, пока Вельмина сама к нему придет. Поэтому Вельмина и рыдала: ловушка захлопнулась, рано или поздно ей придется стать любовницей герцога, но… как же было это противно, душу наизнанку выворачивало только от одной мысли, что он снова будет касаться ее своими толстыми пальцами, целовать, да и вообще, делать с ней «все это».
Она дрожащими руками отмеряла нужное количество капель для смешивания веществ и их дальнейшей трансмутации, разводила огонь под перегонным кубом… ей хотелось создать… да хоть что-нибудь, лишь бы не вспоминать Ариньи, и не думать о неизбежном.
В лаборатории было хорошо и спокойно. Вельмина чувствовала себя защищенной от не очень — то дружелюбного мира. Но, сидя в подвале, она то и дело вспоминала Кельвина, и ей делалось нехорошо и стыдно оттого, что до сих пор не заказала каменное надгробие. Да и вообще, можно было озаботиться, что бы перенести останки ее несчастного мужа в семейный склеп де Триолей, а она, вместо того, чтоб заняться делами, выцарапать собственный дом из лап наместника, трусливо прячется в темноте. Даже обеды и ужины ей приносила Тавилла.
Но однажды наступил день, когда Вельмина решилась и заставила себя выбраться на свет. Отправилась бродить по дому.
Она неторопливо дошла до библиотеки, остановилась. Взгляд метнулся вдоль стеллажей и книг, сложенных высокими стопками, наткнулся на стоящего на коленях мужчину, который как раз занимался починкой последнего стеллажа. Вельмина видела его со спины, и почему-то первое, что пришло в голову — это то, что одежда Кельвина этому мужчине мала. Вон, даже шов разошелся на плече.
«Итан», — вспомнила она имя, которое ей периодически нашептывала Тавилла.
В основном, донесения Тавиллы сводились к тому, что «этот здоровяк» совершенно не годится для такой работы, чинит все просто отвратительно, как будто молоток впервые в руках держит. Вельмина лишь пожимала плечами. Чинит же. Ну и пусть продолжает.
А сейчас она вдруг увидела результаты недельной работы, и подумала, что Тавилла, конечно же, права: те стеллажи, которые уже были водружены на стены, кое-где оказались кособокими, а в некоторых местах поломанные полки были попросту сбиты досками. Так, конечно, никто мебель не ремонтирует. С другой стороны, Ариньи притащил к ней в дом человека, который, быть может, и правда никогда молотка и стамески в руках не держал. Однако же, что-то делает — и то хорошо.
Итан внезапно замер, как будто почувствовал ее взгляд. И медленно, как будто с опаской, обернулся. Вельмина увидела его профиль, в груди мгновенно сделалось щекотно и как будто тревожно. Ей снова показалось, что где-то она уже видела этот разлет бровей, высокие скулы и решительную линию подбородка. Ей даже показалось, что ещё чуть-чуть, еще мгновение — и она действительно поймет, но… Итан резко поднялся на ноги, косо остриженные волосы упали на лоб, и ощущение узнавания исчезло, унеслось, как дым под дуновением ветра. Да, к тому же, шрам, ветвистый, как молния в грозу. И оттого веко полуприкрыто, и лицо сразу неправильное, ассиметричное… но от этого вовсе не противное. Просто обычное лицо.
— Доброе утро, госпожа де Триоль, — сказал он и, кажется, даже улыбнулся.
— Доброе утро, — Вельмина отчего-то смутилась.
Наверное, она просто привыкла к тому, что в доме встречала Кельвина, а теперь вот — другой, незнакомый, на котором рубашка Кельвина трещит по швам.
Итан обвел рукой помещение.
— Я скоро закончу с библиотекой. Понимаю, что неидеально, но…
— Tы раньше этим никогда не занимался, — неожиданно для себя перебила Вельмина, и снова смутилась.
— Да. Не занимался, — миролюбиво ответила Итан, — но я стараюсь. И каждая следующая полка получается лучше предыдущей.
Вельмине показалось, что в голосе скользнула насмешка.
— А чем ты занимался раньше? — все же спросила она, — возможно, я могла бы тебе предложить что — то более знакомое, чем починка стеллажей?
И тут ей показалось, что Итан передернулся. Но тут же взял себя в руки.
— Я, госпожа де Триоль, был телохранителем у одного из придворных королевы, — как будто неохотно проговорил он, — потом… я провинился, и меня выгнали. Но я стараюсь, и библиотеку в порядок приведу.
— Спасибо, — прошептала Вельмина.
А взгляд помимо воли цеплялся за разошедшийся шов на плече.
— Не стоит благодарности, госпожа де Триоль. Вы же мне обещали заплатить.
Вельмина вздохнула. Обещала, да. Вот будет смеху, если ее попросят освободить дом! И тут главное — успеть прихватить сундучок с драгоценностями, и ехать в родительский дом уже с ним…
Тут воображение живо дорисовало ей картину прибытия к отцу, и как матушка спрашивает, что случилось — а Вельмина, потупившись, отвечает, мол, я не захотела становиться любовницей наместника, и поэтому он меня выгнал из дому. И смех, и слезы.
— Могу я спросить? — подал голос Итан.
Вельмина кивнула, и он продолжил:
— Вы уже несколько дней не выходите из дома. Почему? Молодая женщина, запершая себя в подвале… Вы настолько любили своего мужа?
— Он не был плохим, — эхом отозвалась Вельмина.
— Но и слишком хорошим тоже не был, верно?
— Ты его знал? Видел при дворе? Если ты был телохранителем, то, возможно, вы встречались…
— Да, я
