А печаль холод греет - Дайана Рофф
Тот на несколько секунд словно выпал из жизни, а затем, придя в себя и смутившись, нервно улыбнулся.
– Вам большой капучино?
Джозеф слегка нахмурился, недоумевая.
– Мне средний капучино.
– Средний? – продолжал задавать глупые вопросы официант, только чтобы подольше полюбоваться моим парнем: я это сразу заметила.
– Да.
– Вам добавить сахар в ваш капучино без сахара?
– Нет, мне не добавлять сахар в мой капучино без сахара, – улыбнулся Джозеф. – Мне нужен капучино без сахара, который… без сахара.
Переглянувшись, мы с Филис тихо смеялись над этим маленьким глупым спектаклем, прикрывая улыбки ладонями. Когда официант понял, что задавать больше нечего, он неловко кивнул головой и неохотно ушёл от нашего стола. И только после этого мы втроём смогли вволю посмеяться.
– Это было забавно, – хихикнула Филис, раскрасневшись от смеха.
– А я сначала даже не понял, – улыбнулся Джозеф и пожал плечами. – С кем не бывает. Надеюсь, у этого бедолаги всё выйдет в будущем.
Вот она – искренняя доброта, выраженная в желании помочь и в надежде на хорошую судьбу чужого человека. Вот именно, что чужого: порой мне казалось, что Джозеф желал другим людям счастья больше, чем самому себе. И от этого ему было только больно, хотя сейчас он выглядел намного лучше, чем вчера: под глазами уже не было мешков, взгляд весёлый и бодрый, каштановые волосы аккуратно уложены, на плечах уже не сидела обида, а кожа не казалась такой бледной. Он снова стал невероятно красивым, солнечным, нежным и очень добрым мальчиком, словно юный эльф из детской сказки.
Мой эльф.
– Ты сегодня не пришла в школу, – я повернулась к Филис, медленно попивая виски, который мне недавно принёс уже другой официант. – Почему?
– Так и не дошла, – беззаботно развела руками она, на мгновение кинув странный взгляд на Джозефа. – То песню заслушалась, то там дедушка играл в шахматы, отчего я решила составить ему компанию, то там воробушки так классно пели, что я не могла никак их покинуть! Да и кому захочется учиться в такую солнечную погоду?
– Как видишь, мне захотелось, – отмечая новые странности своей подруги, сказала я.
– Я тоже сегодня пошёл в школу, потому что и так вчера пропустил занятия, – кивнул головой Джозеф, грея руки о стакан своего капучино.
– Вы ведь не были до этого знакомы, верно? – нахмурилась я, смотря на друзей.
Те переглянулись друг с другом, словно проверяли, правда ли они сейчас сидели рядом или нет.
– Пару раз наверняка виделись, – спокойно ответил Джозеф, почёсывая сквозь шапку затылок.
– Но лично ещё не знакомы, – бодро заверила меня Филис. – Давайте сыграем в двадцать вопросов, чтобы узнать друг друга получше?
– Хорошая идея, – кивнула я. – Тогда я начинаю. Какой твой любимый цвет, Филис?
– Радужный, – смело заявила она и повернулась к своему соседу лицом. – Тебе нравятся парни?
Джозеф поперхнулся своим напитком, но быстро взял себя в руки.
– Я натурал.
– Точно?
– Да, точно, – скрыл улыбку он. – Натуральнее натурала, но натуральные этого только цвет моих волос, – и, не дав сказать что-либо девушке, быстро перевёл взгляд на меня. – Ты… не злишься на меня за вчерашнее?
На мгновение внутри меня, казалось, всё застыло. А сама я исчезла, растворилась в воспоминаниях о вчерашнем вечере – несоизмеримая боль от ожидания наихудшего исхода, когда я до дрожи во всём теле боялась потерять Джозефа. А затем – отрава страхом, этот отвратительный напиток ужаса, что спящим монстром ворочался в желудке. Мне не хотелось его будить, но яд от страха заставил меня это сделать, заставил беспощадно, жестоко и безвозвратно разбудить зверя, что с прошлого дня неугомонно терзал сердце и разрушал гробы чувств одним взмахом когтистой лапы.
Скоро от меня совсем ничего не останется… даже сгнивших костей.
– Как я могу за такое на тебя злиться? – недоумённо спросила я.
– Просто… – Джозеф сжал мои пальцы своими, отогретыми с помощью чашки капучино, – я только сегодня утром осознал, что чуть ли не обрёк тебя на губительное одиночество, на губительную… боль. Я правда об этом не подумал, когда помчался спасать ребёнка, я даже не задумывался над этим и раньше, когда просто глотал эти ядовитые слова Хэмфри и Олин, а затем мучительно пытался их выплюнуть. Но они пожирали меня, пожирали не только сердце, но и мозг. И я порой не в состоянии это выносить… что хочется умереть. Но я понимаю, что помимо семьи у меня ещё есть друзья, одноклассники, ты… И я всем дорог. Я знаю об этом, прекрасно знаю. Но одного знания порой недостаточно, чтобы стерпеть всю жгущую изнутри боль.
– Но ведь Хэмф и Олин тоже тебя любят, они иногда делают для тебя подарки, проявляют к тебе любовь и уважение, – сказала я мягко, медленно водя большим пальцем по таким любимым рукам своего парня. – Они просто маленькие, не доросли до того ясного осознания того, как важно любить и поддерживать своих родных, как важно их ценить. Где-то в глубине души они это понимают, но не могут этого показать не только из-за своего характера и своих проблем, но и просто из-за того, что так устроен сейчас мир. Дети теперь быстро взрослеют, но их разум всё ещё остаётся таким же детским, постепенно развивающимся. И этот резкий контраст, эта борьба лишает их самостоятельно думать, сбивает с толку и сливает с общей грязью, из которой они так тщетно пытаются выбраться. Даже десять лет назад, когда нам с тобой было по семь лет, жизнь была другой, детство было совершенно иное. И дело даже не только в том, что тогда не было телефонов и постоянного потока всевозможной информации, но и в том, что со временем меняются интересы поколений, меняется само их восприятие мира, и сам мир тоже меняется. Всё меняется. И жаль, что не всегда в лучшую сторону.
– Да, ты права, – тихо проронил Джозеф. – Ты всегда во всём права.
Мне нестерпимо сильно хотелось его обнять, прижать к груди и нежно целовать в ладонь, в макушку, в шею, в лицо. Мне вспомнились наши первые поцелуи, когда от непривычки я не умела сдерживать такие порывы любви, когда целовала его когда угодно и где угодно, что бы он ни делал и как бы ни был занят. И тогда, казалось, мы были счастливее, чем сейчас. Целый год – а такое чувство, что прошло всего несколько дней, как наша любовь начала медленно увядать. Я чувствовала это каждой клеткой своего тела, каждым движением Джозефа, каждым произнесённым нашим словом.
Что же не так? Почему
