Плен – не подчинение (СИ) - Рай Альмира

— Даже папе? Почему ты не любишь его?

Она долго думала, продолжая грустно улыбаться.

— Я люблю. Но никто никогда не должен узнать об этом. Это наш секрет. Нам запретили любить друг друга, а мы все равно нарушаем все правила. Такие вот непослушные у тебя родители. Ты ведь не будешь такой же, правда?

Я опять засмеялась, когда она начала щекотать.

Детский плач, грохот и чей-то крик донеслись из дома. И все закрутилось вихрем. Она тянула меня за руку, мы куда-то бежали, было темно и страшно. Я плакала и звала ее, но больше не видела, лицо стерлось, остался только ласковый голос.

— Ты особенная, Рин. Ты очень особенная, никогда не забывай об этом.

«Это оно! То, что нам нужно, девочка»

В висках зажгло, будто кто-то сдавливал их пальцами, пытаясь выжать больше, абсолютно все воспоминания о ней. Но мне было около пяти-шести, и я помнила так мало. Ее запах усилился, объятия ощущались такими родными — ничего не было надежнее и приятнее их. Мне, наконец, через двадцать лет дали обнять маму снова. Почувствовать, вспомнить лицо и голос, а после силком вырвали, забрали всю радость, оставив лишь холод, пустоту и понимание, что ее больше нет. И никогда не будет.

— Эй, клубочки, смотрите-ка сюда, — совсем тихий голос папы где-то на задворках сознания я бы и не узнала, но это прозвище… Только он почему-то так смешно называл нас с братом. — Добрая тетя позаботится о вас и найдет вам новую семью. Мы с мамой больше не…

Я резко села в постели. Одна. Задыхаясь, чувствуя слезы на щеках. Скрип двери прошелся по нервам, заставив все волоски встать дыбом от страха. Но как только увидела фигуру Лайфорда в темноте, накатило облегчение. Как странно, что именно с ним я испытывала то же чувство защищенности, что и когда-то с мамой.

Не знаю, почему он оставил меня, но когда вновь сел на кровать, я взобралась на него и уткнулась в шею, тайком утирая слезы, будто он мог видеть их в кромешной тьме ночи.

— Я сирота, — прошептала я, чувствуя, что этим должна поделиться. Просто должна, иначе горечь сожрет меня до утра. Его рука поглаживала мою спину, но в каждом движении ощущалась тяжесть. Его сердце колотилось в груди не меньше моего, хотя снаружи мы оба казались спокойными.

— Я тоже, — тихо брошенные слова остановили мои слезы, и я посмотрела на мужчину. Почти не видела его, но могла трогать пальцами лицо. Кажется, он побрился, совсем гладкий.

— С мамой что-то случилось, — шепнула я. — Папа лично сдал нас с братом в интернат. И больше я никогда ничего о нем не слышала. Но я так четко вспомнила ее лицо. Это была лучшая часть всех моих кошмаров вместе взятых.

Он хмыкнул, без веселья, понимая меня. Повисшая тишина не угнетала, напротив, успокаивала. Я все еще видела ее перед глазами. А Лайф думал о чем-то своем. И он тоже решил поделиться.

— Моих родителей убили.

Я погладила его скулы, подбородок, губы.

— Мне жаль. Ты выяснил кто?

Он кивнул.

— Гризли. Их растерзали гризли в лесу. Глупая смерть. Мне было семь, и однажды они просто не вернулись.

Почему-то сейчас вспомнилась его легенда. Мы шутили тогда, но для него это было частью правды. И мне стало больно вдвойне — за себя и за малыша Лайфа.

— С кем ты жил?

— С дальними родственниками. Они дали мне кров и пищу.

— А теперь? У тебя есть кто-то?

Он склонил голову немного набок, и провел пальцами по моему предплечью, спускаясь вниз.

— Я сам по себе. Никого нет, Рин.

— Ну… Я тоже сама по себе, — произнесла я, встретив его пальцы своими. Наши ладони зависли так на мгновение, ласково касаясь, изучая, обмениваясь теплом, и медленно сцепились в замок.

Наверное, больше мы ничего друг о друге знать не хотели. Не сейчас. Может быть, позже.

Но в настоящем моменте слова были лишними.

— Мне уже намного лучше, — только добавила я, и вовсе не врала. — Кажется, твоя отрава подействовала.

Казалось, он медлил, потому что ждал этих слов. Наивно, конечно, с моей стороны так думать… Но Лайфу точно понравился намек. Уложив меня на кровать, он так и не отпустил моих рук. Поднял их выше по подушке, свел надо моей головой и устроился между ног, которые я с радостью скрестила за его спиной, чтобы впустить его глубже в себя.

Его нос потерся о мою шею, а мои глаза закрылись от блаженства, которое мягким перышком накрыло тело, стоило Лайфу вжаться в меня бедрами. Промурашило до пальцев ног, но на этот раз так сладко и приятно, что захотелось улыбаться. Я скучала по этому. По тяжелому дыханию, крышесносному запаху, твердому торсу и не только по нему. Приподняла свои бедра навстречу, напрашиваясь на бо-о-ольшую приятность.

— Теперь ты хочешь меня, да? — подразнил он, потому что не был бы собой.

— Да. Теперь, — и на этом слове я сделала акцент, — хочу.

— Ты и тогда хотела, — нахально заявил он, убрав одну руку, чтобы спустить свои штаны. Я захныкала от нетерпения, когда он начал изводить меня, растирая влагу бархатной головкой, но не заполняя меня так, как хотелось. Мощно и сильно, до криков.

— Не хочу жить прошлым, — прошептала я, вкладывая в эти слова чуть больше смысла. Он понял. И вернув руку, чтобы наши пальцы вновь переплелись, проскользнул в меня до упора. Мы оба задышали чаще, ныряя в эту безумную пропасть. Темно там, но ведь как приятно. Так бы и остаться в этих ощущениях чистого кайфа, что скопился между наших ног и потек по телам. С каждым толчком, с каждым вдохом и выдохом, обжигающим шею. Он опять целовал меня там, обсасывал и зализывал.

Кажется, в моей жизни не было ни единого по-настоящему хорошего воспоминания. Не знаю… Возможно ли вообще жить, когда ты один сплошной комок из страха и боли? Как-то же я протянула. А может быть, потеря памяти — мое благословение? Мой шанс начать все с чистого листа… Теперь я не думала об этом, как о бедствии. Засыпая в руках канадца, я с улыбкой встретила мысль, что он, пожалуй, станет моим лучшим воспоминанием когда-то. А кому бы еще так повезло встретить в тайге сумасшедшего красавца, повернутого на сексе? Нет-нет! Приключение по имени Лайфорд забыть невозможно.

Утро встретило меня бодрящей прохладой. И я опять проснулась одна. Зато как приятно было потянуться, не ощущая больше ломоты в теле, высокой температуры и слабости. Горло слегка побаливало, но, думаю, пару чашек чая с малиной смогли бы с этим справиться. Я здорова! Жива! Залюблена до синяков! Чем не прекрасное утро? Или я все же отпетая оптимистка? И где мой дикарь, черт возьми?!

— ЛАЙФ!

Он не отозвался, потому я встала и сама пошла его искать. Полки опять были забиты сухой и чистой одеждой. Я нашла штаны, рубашку и колючие шерстяные носки. Выглянула в окно, но и во дворе никого не было. По ощущениям время близилось к обеду. И не удивительно, что я проспала так долго, ночью совсем не удалось выспаться по разным причинам. В мойке все еще валялась разбитая чашка. Я убрала осколки, поставила кипятиться чайник и открыла холодильник, чувствуя, что готова сожрать слона. В нем не горел свет, и было пусто. Значит, генератор не починил. И мы опять без света. Под свечи и огонь из камина, на шкуре… Ну все! Он заразил меня!

Смахнув глупую улыбку, я натянула его сапоги, куртку и вышла наружу. Мне был необходим свежий воздух, да и я надеялась, что найду его на улице.

Открыла входную дверь, сделала пару шагов, медленно осмотрелась. И только повернула голову вправо, увидела под сосной огромное бурое пятно. Еще секунду пялилась, не понимая, то ли я рехнулась, то ли передо мной в самом деле медведь. А потом дошло. Я в драной Сибири, на краю мира! И да, здесь сто процентов водятся медведи! Мой ор, наверное, разнесся на весь лес. И если Лайфорд еще меня не слышал, то теперь уж точно. Да черт, я думаю, меня и на Аляске могли слышать!

Я точно видела, что зверь побежал за мной, но успела ворваться в хижину и запереть дверь. Сначала одну, затем вторую, на случай, если зверь умный и догадается перелезть через забор во внутренний двор. Боже, а как же Лайф? Надеюсь, он в будке!