Кий Джонсон - Женщина-лиса

Дрожь судорогой пробежала по моему телу, будто я на всей скорости врезалась в стену. Я в ужасе зарычала. Она вскрикнула и отпрыгнула назад:

— Лисы!

Я поняла ее. Впервые я слышала людскую речь и воспринимала ее не как гавканье, а как общение. И я поняла остальных. Мужчины кричали и звали на помощь, просили принести им копья. Одна женщина, старше остальных, взяла Шикуджо за рукав и начала уговаривать ее уйти в дом. Но Шикуджо только посмотрела на нее своими глубокими черными глазами.

— Йошифуджи! — сказала она. — Где мой муж? — Ее голос дрожал от страха, его запах окутывал ее.

Это успокоило меня. Она боялась нас? У нее были все преимущества перед нами — слуги, оружие и все непонятные мне возможности человека. Мы же были всего лишь лисами, еще даже не взрослыми, загнанные в кладовую и не находящие оттуда выхода.

— Он идет! — толпа начала кричать еще сильнее, еще громче. Хозяин подошел и встал рядом со своей женой.

Кая-но Йошифуджи был одет в охотничий наряд серо-голубого цвета с тусклыми серебряными медальонами, вшитыми в узор на его верхнем платье. В одной руке он держал короткий лук. Когда он говорил, его голос был низким и забавным.

— Замолчите все! Вы делаете только хуже.

— Муж! — Шикуджо плакала, ее трясло как в лихорадке. — Уничтожь их!

— Они всего лишь животные. Всего лишь молодые лисицы. Тише, ты пугаешь их.

— Пугаю их? — Голос Шикуджо зазвенел. Потом я узнала, что многие из собравшихся людей никогда не видели ее лица и даже не слышали голоса, поэтому толпа сразу замолчала. — Нет! Лисы — это зло! Все знают это. Убей их, пожалуйста! — Она затихла. На ее лице была вода.

— Идите! — Йошифуджи сделал жест повару и остальным слугам, которые с открытыми ртами смотрели на его жену. Они убежали — кто в дом, кто на кухню. Женщины остались и, озабоченно причитая, вертелись около Шикуджо, пока и их не прогнали.

Мой господин повернулся к Шикуджо:

— Жена, что все это значит? Ты всегда вела себя прилично, как подобает благородной женщине, а тут я прихожу и вижу тебя с неприкрытым лицом, визжащую, как торговка саке! Что ты себе позволяешь? Так вести себя перед слугами…

— Ты тоже лазил под дом, как простой слуга…

— Значит, поэтому ты себя так ведешь?

Она посмотрела на веер в своей руке.

— Нет. Прости меня, муж, ты, как всегда, прав. Я вела себя как крестьянка, но… Лисы, они ведь так опасны. Я должна быть уверена… Ради Тамадаро, пожалуйста, убей их!

— А если бы белка забралась в кладовую, ты бы тоже приказала ее убить?

— Да, — сказала она. — Лисы — это злые духи. Во всех сказках так говорится, — добавила она.

— Злые? Какое зло они нам причинили? Порвали несколько коробок, опрокинули бочонки? Они просто животные. Если мы дадим им шанс, они просто убегут и наверняка больше не появятся здесь. — Йошифуджи дотронулся до ее пальцев, которые беспокойно мяли веер, и остановил их. — Иди в дом.

Она опустила голову и косо взглянула на нас перед тем, как уйти. Я почувствовала, как мои уши прижимаются к голове и шерсть на спине встает дыбом.

— Эти твои лисы. Любой бы на твоем месте убил их, но не ты. Ты одержим ими! Как будто их злые духи вселились в твое тело.

— Иди! — повторил он, на этот раз со злостью, и Шикуджо оставила нас.

Йошифуджи встал на колени перед дверью кладовой. Довольно долго он стоял так, приложив руку ко лбу, вглядываясь в темноту.

— Эх, лисички, — наконец сказал он, — как там…

Если ты простая лиса,Значит, я, должно быть, сложный.

На этот раз я поняла: сказанное им было стихотворением. Хотя я и не знала, что такое стихотворение. Это было людское изобретение. Я не знаю, сможет ли лиса когда-нибудь понять его. Даже женщина-лиса.

Он встал и отряхнул колени.

— Я уйду, но скоро вернусь. С вашей стороны было бы мудро не возвращаться больше сюда. — Он помолчал. — Бегите, лисички! Будьте свободными, пока можете.

Я не могла перестать смотреть на него. Я смотрела, как он шел к дому. Я не могла оторваться от него, пока наконец мой Брат не укусил меня за плечо и мы не выбежали из кладовой.

33. Дневник Кая-но Йошифуджи

Лисы, едва видные в темноте;Я предпочел бы знать меньше о своей госпоже.

Неужели я одержим лисами? Я даже не думал об этом. Да, я рисовал их, я писал о них стихи. Я думал о том, какой может быть жизнь лисы. Во время долгих прогулок я надеялся, что мне может повстречаться лиса. Если это называть одержимостью, то тогда я одержим каждой женщиной, с которой когда-либо спал, своим сыном, поэзией, каждой игрой, в которую играл, маленьким скрюченным кленом, который рос в саду нашего дома в столице, травяными шарами, которые вешала моя жена на карнизы на Новый год. Лисицы полны жизни. В каком-то плане они даже бессмертны. И это притягивает меня. Одна лиса сменяет другую, когда они рождаются и умирают. Но лисы остаются. Они всегда были и всегда будут. Это как состояние.

Но Шикуджо боится лис.

34. Дневник Кицунэ

Мы выбежали из кладовой и кратчайшей дорогой побежали к лесу, в самый дальний уголок имения. Мы пролезли под бамбуковым забором и бежали, бежали, не останавливаясь, пока мой Брат не упал на землю, задыхаясь от усталости.

Мы спрятались под упавшим гнилым кедром, все еще дрожа от страха.

— Как нам удалось убежать? — спросил Брат, когда снова смог дышать. Не знаю, что произошло со мной в тот момент, когда я посмотрела в глаза Йошифуджи.

Я поняла, что у меня кружилась голова, я была смущена. И это чувство не прошло и после того, как мое дыхание восстановилось и сердце перестало бешено биться.

На закате Дедушка пришел в лес и Брат рассказал ему все, что с нами произошло. Брат засыпал Дедушку вопросами: почему он отпустил нас? Почему позволил нам жить? Почему заставил свою жену уйти в дом? И еще он говорил нам какие-то необычные слова: что они значили? Вопросы, вопросы, вопросы. Дедушка ничего не сказал, он просто отвел нас к нашей норе.

Наконец, я отважилась заговорить с ним:

— Женщина. Ее лицо было мокрым. Это было как…

— Это были слезы, дитя. Ты либо понимаешь, что это такое, либо нет. Им нет объяснения.

В ту ночь я научилась плакать. Прижавшись друг к другу члены моей семьи лежали и молча слушали меня. Некоторое время спустя Дедушка положил свою морду рядом с моей.

— Это грусть? — спросила я. — Как я могу справиться с ней?

— В тебе есть волшебство. Поэтому ты можешь плакать. Поэтому ты справишься с этим и выживешь.