Эшли Дьюал - У истоков Броукри (СИ)
Решительно вдыхаю и выпрямляюсь. С какого черта я вообще реву на кухне? Нашла из-за чего переживать. Это ведь сон, всего лишь сон! Я открываю глаза, чтобы отставить в мойку стакан, но неожиданно вижу прямо перед своим носом костлявое, уродливое лицо декана Обервилль. Я истошно кричу, стакан выпадает из пальцев и разбивается на тысячи мелких осколков. А женщина шепчет искореженным голосом:
— Помалкивай, де Веро.
Ее постаревшее, серое лицо растягивается в широкой улыбке, а затем ее руки резко тянут меня на себя, и гнилые зубы впиваются в мою шею, будто Дэбра собирается выпить всю мою кровь до последней капли.
Тогда я просыпаюсь еще раз. Хватаюсь пальцами за шею и растерянно оглядываюсь, будто боюсь, что прямо сейчас по стене ко мне через балкон заявится это мерзкое чудище и утащит в темноту ночи.
— Черт подери, — шепчу я, откинувшись на подушку. — Черт.
Как же я ненавижу кошмары. Иногда мне кажется, что они занимают большую часть моей жизни. Я и не помню, когда в последний раз высыпалась. Хотя нет, после встречи с Эрихом я спала, как младенец. Несмотря на то, что это был единственный сон, в котором я именно умерла, я не проснулась в истошных судорогах. Остальные же мои кошмары, к огромному сожалению, прерываются на самом интересном. Я чувствую боль, ужас, страх и просыпаюсь с ощущением, будто все эти эмоции перепрыгнули из сна в реальность. Так себе удовольствие. Лиз называет это явление «сонный паралич». Она вычитала об этом в интернете, и теперь умничает при каждой возможности. На самом деле, моя подруга очень любит толковать сны, и потому она заставила меня вести дневник, где я описываю все то, что мне приснилось. Так как почти каждый раз я подрываюсь среди ночи, задыхаясь то ли от ужаса, то ли от паники, трудностей с описанием эмоций в тетрадке не бывает. Я всегда точно помню, что мне снилось, но, на всякий случай, записываю сны сразу же, как только резко и неожиданно выпрыгиваю из кошмара.
Дневник спрятан в прикроватной тумбочке. Я достаю его и включаю светильник. У меня до сих пор сердце в груди стучит так громко, что я слышу его где-то в голове, но это не мешает мне описывать с поразительной точностью гнилое и постаревшее лицо Вилли. Раньше декан не являлась мне в кошмарах, это был ее дебют и довольно-таки славный.
Закончив, выдыхаю и пролистываю исписанные, слегка мятые страницы. Мне всегда снилось что-то жуткое. Одно время я не могла избавиться от образа девочки, которая, не разговаривая и не двигаясь, стояла с бледным лицом у моей кровати каждый раз, когда я открывала глаза. Жуткие сны. Как вспомню это сероватое лицо и синие круги под глазами такими же красными, как у демонов — в дрожь бросает.
В университете оживление. Студенты постоянно перешептываются и хихикают, и я борюсь со странным ощущением, будто попала в другое измерение; будто не к нам вдруг поселили новеньких, а меня кинули на чужую территорию.
Во время обеда усаживаюсь за столик рядом с Лиз и громко выдыхаю:
— Никогда не думала, что буду скучать по дому, находясь в университете.
— Добро пожаловать в ряды простых смертных, — отшучивается подруга. — Как пары? У тебя уже был профессор Сворол? Говорят, у него трудно сдавать итоговые тесты.
— Рано ты начала об этом беспокоиться.
— В прошлом году пришлось изрядно попотеть. Не хочу еще раз проходить через эти круги ада. Так что, был Сворол?
— Да. — Я отпиваю диетическую колу и пожимаю плечами. — Он такой же, как и все. Разве что носит не черные брюки, а белые. Это странно, правда? Никто из мужчин больше не одевается так в нашем институте.
— Может, он личность? И любит самовыражаться.
Лиза хихикает, а я достаю из сумки дневник. Протягиваю его подруге и замечаю, как вспыхивают любопытством ее карие глаза. Она спрашивает:
— Тебе ведь не снились накаченные футболисты, верно?
— Верно.
— А жаль.
Она открывает дневник и нагибается над ним, как над ценной реликвией, а ее рыжие волосы спадают с плеч и, огненной лавой, растекаются по столу. Я улыбаюсь и поправляю ворот белой блузки. Студенты обедают на улице, когда погода теплая и еще нет морозов. Впрочем, сегодня, как и прежде лужайка забита учениками и полна их возбужденных не в меру голосов. Скучающе осматриваюсь, подпираю пальцами подбородок и внезапно вижу скопление людей в черной одежде. Они одеты не по форме. В законе университета строго прописан черный и белый цвет, однако на них темные штаны, темные футболки, широкие не по размеру, и уж точно не сшитые специально для тех девушек, что сидят за столом. Не хочу испепелять их любопытным взглядом, как и каждый студент Висконти, но невольно замечаю среди них Эриха и застываю. Он сидит рядом с каким-то парнем и водит вилкой по пустой тарелке. Даже сквозь шум, я вдруг отмечаю, как тяжело он дышит. Его грудная клетка то и дело широко вздымается, будто парень не в себе от злости, и я непроизвольно ловлю себя на мысли, что хочу подойти к нему и взять его за руку. Наверняка, Эрих никак не может смириться с тем, что их захлопнули в клетке Верхнего Эдема, как в ловушке.
— И что это был за коридор?
— Что? — я растерянно перевожу взгляд на подругу и морщусь. — Какой еще коридор?
— В твоем сне.
— А! Ну, вроде я находилась в своем доме. Если честно, я не помню таких коридоров у нас. Может, они в западном крыле, но ты знаешь, что я туда редко хожу.
— Так сходи, — Лиза придвигается ко мне и хитро сужает глаза, — наши сны никогда не возникают из воздуха. Обычно воспаленное сознание просто отрывает куски каких-то уже утраченных воспоминаний и слепляет их вместе, как пластилин. Выходит что-то странное, но не нужно отмахиваться от сновидений. Очень часто они кроют в себе то, что ты просто пыталась забыть или игнорируешь.
— И на каком сайте ты это вычитала?
— На «астро-меридиан-точка-ру». Но какая разница? — Подруга взмахивает руками. В ее глазах загорается упрямая решительность. — Я тебе дело говорю, Дора. Вилли ведь тебе не просто так приснилась. Ты с ней пообщалась еще вчера, и довольно-таки холодно. Вот она и превратилась в какого-то мерзкого вампира, пытающегося высосать твою кровь.
— Ага. Но еще однажды мне приснился профессор Клевер, и он пел в караоке. Что бы это значило…? Хм. Теперь он будет плеваться, не рассказывая лекции, а напевая песни!
Я хохочу, а Лиз толкает меня в бок, нахмурив брови.
— Ты нагло пользуешься мной! — причитает она. — Я ей жизнь пытаюсь облегчить, а у нее смелости хватается надо мной смеяться!
— Все-все, тише. Я внимательно слушаю.
— Ничего ты не слушаешь.
— Слушаю.
— И что я сказала?
Мой ответ тонет во внезапном грохоте. Я резко выпрямляюсь и вдруг вижу, что один из подносов валяется около стола новеньких. Конечно, рядом с ним мой брат, а на его не по годам счастливом лице играет ленивая ухмылка, будто только что он сделал то, на что никто бы ни решился. В животе завязывается тугой узел. Я медленно поднимаюсь, но тут же падаю обратно, ведь пальцы Лиз впиваются в мое запястье, будто пиявки.