Седая целительница - Зарина Солнцева
Воздушница поморщилась от такого тона, ей не нужны были глаза на затылке, чтобы увидеть, как Буран дернулся от знакомого имени.
Но надежда, что, может быть, пронесет, еще не покинула ее.
— Любава? — тихо переспросил мужчина и потом добавил громче: — Постой, молодка!
Гром грянул с небес, закапали первые слезы небес. Не теряя времени, Любава подхватила юбки и побежала в сторону мастерской. Чуть не сбив с ног дурную бабу, что ее раскрыла, Любава уже было забежала внутрь, но не успела.
Крепкая рука оборотня, словно хищный сокол, опустилась на ее плечо. И дернула на себя.
Такие родные голубые глаза, ненавистно-красивые. Но любимые, как у Снежки. Сейчас в них плескалось негодование и изумление.
— Любава? Это ты, милая… Действительно ты! Валес, неужто ты сжалился надо мной! Живая! Живая, милая моя!
— Здравствуй, Буран.
Холодно процедила она и дернулась, чтобы избавиться от его рук, но руки мужчины сильнее сжали ее хрупкие плечи.
— Отпусти. — зашипела Любава.
— Не могу, милая, — мужчина притиснул ее к себе сильней и носом уткнулся в ложбинку между шеей и плечом. — Живая, живая…
Земленика.
Душа ликовала. Она, его родимая. Потерянная девочка, которая исчезла. Растворилась. Пропала. Умерла.
Все ему это твердили. Повесили ее за то, что волкодака полюбила. А он все не верил, что покинула она его. Не верил.
— Не трогай меня! — рявкнула Любава и забилась в его руках. — Слышишь⁈ Не смей меня касаться! Предатель! Что жене своей скажешь, раз кто донесет, что ты с чужой бабой обнимаешь?
— Ты моя жена! — рявкнул волк и, наплевав на всех вокруг, приподнял легкую, как пушинку, молодку и занес в мастерскую.
— Все вон!
Одного рычания было достаточно, чтобы все присутствующие выбежали. А Буран не мог насмотреться. Такая же красивая, мягкая, нежная. Но уже не девчонка, а женщина в самом соку.
И как люто на него смотрит, как волчица, того глядишь, сейчас загрызет. Этим его Любавушка с самого начала и покорила.
Бойкая, сильная, как приподнимет свой упрямый подбородок, да глаза недобро сощурит, так сразу знай, попал ты, братец.
И черные косы до сих пор пахнут весенним лесом. Ох! Как любил он играться с ними. Бывало, распустит косы и пальцами в черное богатство отпустит. А они шелковистые, покорные.
— Отпусти! Отпусти!
Любавушка била нешуточно, а от души. Но Буран был рад этой боли в груди и на широких плечах, потому что ударила она… Его любимая. Выходит, жива, рядом с ним.
— Ох и настрадался я без тебя, милая. Двадцать лет прошло, а я верил… Что живая. Пусть с другим, но живая.
Прошептал ей на ушко и прижал к себе сильнее. Будто это сон. Распахнет глаза, а ее и нет тут.
Он ведь только возвратился со своими бойцами с фронта. Долго они держали оборону южан, и вот армия пошла вперед, а им дали увольнительную.
Молодцы ворчали, мол, не успели невест себе найти. Девок потискать да получше рассмотреть. А ему все равно было. Мир давно стал серым и пресным.
Пропала Любава, а с ней и краски.
И теперь вот она, в его руках. Все ручки избила об его широкие плечи, устало обмякла в его крепком объятии и тихо плачет.
— Ненавижу, ненавижу тебя… Да чтоб тебя боги покарали. Предатель! Изменщик! Бросил меня одну…
Надо было разобраться, о чем она говорит, но сейчас зверь внутри млел от восторга. Его женщина рядом, больше ничего и не надобно.
Усталая и изможденная рыданием Любавушка попыталась пару раз выбраться из тисков рук волкадава. Да только кто ее отпустил? Так на его коленях и уснула.
Усталость быстро сказалась. Она много работала в мастерской, практически за гроши, и те отдавала на съем дома и еду.
Жизнь в Солянке оказалась еще тяжелее, чем в Брусникине, но зато поближе к дочке.
Когда входная дверь аккуратно скрипнула, Буран не удивился. Запах хозяина лавки и его дурной бабы давно проник в его ноздри, извещая, что они поблизости.
— Господин?
Тихонько прошептал мужик, протиснув лохматую башку в прорезь между дверью и рамой. Буран также знал, его верный помощник, правая рука и младший брат друга, тоже недалеко. Более того, он чуял своих ребят, они окружили мастерскую снаружи и молча ожидали его приказа.
— Третьяк, заплати еще за одну ночь на постоялом дворе. Возьми места вам и мне. Мы остаемся.
— Да, командир. — громыхнул голос волкодава за спиной мужичка, что тот аж сжался. Опасливо снова покосился на белого и на спящую мастерицу в его руках.
Эх, чуял он, что не надо было ее на работу брать. Больно красивая да норовистая. Такую так просто не объездишь, да еще и породистых жеребцов привлечет. Зачем же только взял?
— Давно у тебя работает?
Голос волкодака звучал будто северные ветра. Что бедный мужик аж сжался.
— Совсем недавно, господин. — разошелся он в любезности. — Чай, гляди, один старый месяц. Хорошая мастерица, жене моей приглянулись ее работы. Вот мы и взяли. Мы же не знали…
— С этих мест ли она?
Буран не хотел думать, что все это время его ненаглядная была у него под носом. Ведь еще каких-то пару верст на север, и начинаются леса его племени. Морозные земли.
— Нет, господин, — замотал головой купец тканями. — Недавно появилась в нашем селенье. С юга, кажись, правда, не сказала, с чего к нам явилась. У них же там спокойно все, а у нас тут через реку, глядишь, военные лагеря.
Значит, не местная.
Любава, почувствовав во сне тяжелый взгляд Бурана, поморщила вздернутый носик и крепче к твердой груди прижалась. Как ягненок.
Его маленькая девочка.
— Свободен. — тихо уронил белый волкодак и, прижав свою драгоценную ношу к себе поближе, встал с насиженного места.
Дождь во дворе не прекращался, только слегка утих, как снова начал мелко моросить. Стащив с плеча добротный походный плащ, он тут же укутал в ней Любаву. Постоялый двор был недалеко, и крепкий мужик быстро преодолел короткий путь. Занес свою добычу в сухое теплое помещение и, оставив своих волков, сразу ретировался в свои покои. Сами разберутся, не маленькие.
Больно уж сильно им приглянулась подавальщица, а та и не прочь была поразвлечься с молодцами на сеновале.
Его же сейчас заботила лишь Любава.
* * *
— Куда ты собралась, сладкая моя?
Низкий голос Бурана прошиб Любаву насквозь. Он будто ледяная вода, которую вылили на обнаженную спину. Дернув ручку двери на себя, женщина расстроинно прикрыла глаза.
Заперто.
И ключ небось у него. Она ведь когда проснулась, от
