В твой гроб или в мой? - Жаклин Хайд

— Я принимаю таблетки, но ты знаешь… — она нервно облизывает губы, словно не хотела этого говорить.

Ее глаза приобретают уязвимый блеск, и я тянусь, чтобы поцеловать ее. К счастью, она тает и прижимается ко мне, а я обхватываю ее груди, дразня и пощипывая соски.

Она стонет, откидывая голову назад. Я отпускаю ее и хлопаю в ладоши, погружая нас в темноту, зная, что она будет единственной из нас, кто ничего не увидит. Выпустив клыки, чтобы полностью расслабиться, я переворачиваю ее тело на коленях и притягиваю к себе, чтобы снять то, что осталось от ее леггинсов. Она вздыхает, когда я обхватываю рукой ее горло и скольжу пальцами по складочкам, чтобы поиграть с клитором. Когда она стонет и увлажняется еще сильнее, я ввожу один палец в ее киску. Моя челюсть сжимается, когда она обхватывает руками мое запястье, прижимая ближе.

Я играю внутри ее сладкой киски, скручивая палец, наслаждаясь тихими звуками, которые она издает. Ее бедра двигаются, когда она пытается оседлать мою руку, ее тело требует большего. Черт возьми.

Она прижимается к моей эрекции, и я стону ей в затылок.

— Не двигайся.

Она снова покачивает бедрами.

— Я не могу, — скулит она.

Я шлепаю ладонью по внутренней стороне ее бедра, и этот звук заглушает потрескивающий огонь, Обри ахает.

Она поворачивает голову, и я получаю извращенное удовольствие от растерянности и раздражения на ее лице. О да, моя Обри — маленькая дьяволица и будет требовать от меня всего, что я смогу дать, а потом вернется за добавкой. Я провожу пальцами по ее клитору и слегка сжимаю сосок, одобрительно хмыкая, когда она со вздохом откидывает голову назад.

— Хорошая девочка, — я провожу пальцем по влажной коже, прежде чем снова погрузиться в ее тепло. Тело Обри горячее как печь, и я чувствую, как температура повышается.

Я чувствую кровь, когда прикусываю щеку, чтобы не причинить ей боль и удержаться от укуса. Я добавляю еще один палец к первому, медленно растягивая ее, желая лишь увидеть, как она разрывается на части в моих объятиях. Она хнычет, и я обхватываю ее грудь другой рукой, чтобы удержать, пока ввожу свои пальцы, и стону от того, как ее тело обхватывает их. Я хочу быть внутри нее, заполнить, поглотить ее.

Хныканье переходит в стоны, когда я трахаю ее рукой.

— Пожалуйста, не останавливайся, — выдыхает она.

Ее ногти, как когти, впиваются в мои бедра, а тело начинает бесконтрольно двигаться. Я улыбаюсь при виде этого и рычу, желая большего. Намного большего. Ее задница прижимается прямо к моей эрекции, и я вижу звезды.

— Женщина…

Слово «стоп» застревает у меня в горле, и я стону. Звук искажается, смешиваясь с ее тихими криками, когда густые струи спермы заполняют мои брюки. Блядь. Рычание вырывается из меня, когда ее попка снова сильно трется о мой член, и я понимаю, что Обри дрожит. Все ее тело дрожит, пока мои пальцы все еще уютно устроены и сжаты в ее тугой пизде.

Святые угодники. Она только что заставила меня кончить полностью одетым.

Я больше никогда не буду голодать, если такова цена. Я скрежещу зубами во рту, пытаясь игнорировать свою уязвленную гордость ради ее оргазма.

— Кончи для меня.

Я прижимаю ее к своей груди, мои пальцы снова и снова проникают в нее, а ее чувственные крики становятся протяжнее и громче. Ее влага стекает по моей руке, и в глазах темнеет. Как бы я хотел испить из этой женщины. Ароматы, исходящие от нее волнами, почти невыносимы. Когда Обри достигает вершины оргазма, ее пульс бьется, как у колибри.

Она необыкновенная.

Ее спина выгибается, и она долго и сильно кричит, пока я выжимаю из нее каждую каплю экстаза. Ее лицо искажается в блаженстве, и я хочу видеть это снова и снова.

Оскалив зубы, когда за дверью раздаются шаги, я подавляю шипение.

— Открой эту дверь, и умрешь.

Я чувствую растущее раздражение Дойла, даже несмотря на стену между нами, и, по-видимому, мне придется напомнить ему, кто здесь главный. Его нюх и слух почти такие же хорошие, как у меня, и нет никаких сомнений, что он прекрасно понимает, чем мы занимаемся, а это значит, что он сейчас же нас прервет. Скорее всего, опасаясь, что я зайду слишком далеко с нашей маленькой гостьей. Если бы он только знал.

Тело Обри неподвижно лежит на мне, и ее глаза широко раскрыты, похоть во взгляде рассеивается, когда она понимает, что нас застукали.

— О боже, — хрипит она, слегка смеясь. Звук обрывается едва слышным стоном, когда я двигаю пальцами, все еще находящимися внутри нее.

— Чего ты хочешь, Дойл?

— Ужин готов, — выпаливает он, раздражение в его тоне очевидно.

Лицо Обри розовеет от смущения, и я протягиваю руку, чтобы ласково погладить ее по щеке. Она просто очаровательна.

Я стараюсь не ухмыляться, боясь, что она увидит мои клыки.

— Мы скоро спустимся.

Его шаги удаляются, и я бросаю взгляд на ее лицо, замечая ошеломленное выражение.

Я заключаю ее в объятия и встаю, осторожно ставя на ноги, прежде чем нежно поцеловать. Затем я наклоняюсь, чтобы поднять ее порванные леггинсы и с ухмылкой вручаю их ей. Она смотрит на меня так, словно у меня выросло две головы, когда я расправляю ее рубашку и легонько целую в нос.

Я кладу руку ей на поясницу и провожаю к боковой двери.

— Не хочешь освежиться и встретиться со мной внизу за ужином?

Она моргает, словно в оцепенении, и слегка кивает.

Удивительная.

Глава 11

ОБРИ



— Ммм. Ребята, вам не кажется, что мясо немного… сырое?

Я смотрю в тарелку, задаваясь вопросом, может быть, это просто европейская фишка? На ужин подали салаты и стейки, но настолько слабо прожаренные, что я внутренне съеживаюсь от вида крови, растекающейся по тарелке. Мужчины готовы съесть буквально все.

— Так, — говорит Дойл, забирая мое блюдо со стола. — Пойду еще немного пожарю его на гриле, — его стул скрипит по полу, а его шаги эхом отдаются в направлении кухни.

— Спасибо, — неловко говорю я, тут же жалея, что просто не съела говядину молча. Что угодно, лишь бы не оставаться с ним наедине. Мое тело все еще покалывает от последствий того,