Алисия Дэй - Разоблачение Атлантиды
Иногда среди тренировок, беспокойства и разработки стратегий, девочке просто хотелось понаблюдать за работой стеклодува.
— Ты еще здесь? — спросил Сэм, отчего она подумала, что возможно он уже задавал этот вопрос. Она усмехнулась и кивнула, возвращаясь на землю из своих мечтаний.
— В Паранормальном Подразделении не позволили бы мне брать с собой в патруль свою собаку, — протянул он. — И Квинн говорит, что ты владеешь определенными талантами, благодаря которым именно ты подходишь для командования в этой ситуации.
Он остановился на нижней ступеньке и присвистнул. — Вставай, Блю.
Самая морщинистая собака из всех, которых Грейс видела когда-либо в жизни, подняла голову со своих лап, сначала открыла один глаз, потом другой, встала и довольно неуклюже потянулась. Сэм сообщил, что Блю — бладхаунд, выведенный в Джорджии, и также заметил: «Прекрасная собака, подходящая для поисков плохих парней, к тому же спит на крыльце. А также способна выследить плохих парней, которые спят на крыльце. Вот такой пес».
Но у него на лице была та самая присущая только ему усмешка Сэма, та самая, что говорила ей о том, что он над ней подшучивает, хорошо хоть она не из тех, кто поддается на подобные провокации.
Работа с человеком из Джорджии довольно познавательна для девушки со Среднего Запада.
Она сделала глубокий вдох и вытерла внезапно вспотевшие ладони об джинсы, а Сэм прищурился.
— Нет надобности переживать из-за этой компании, Грейс. Они все тебя боятся.
— Меня? Почему?
Он проигнорировал ее вопрос и ответил на тот, который она намеренно не стала задавать.
— Его еще здесь нет. Твоего важного тренера.
Чувствуя себя так, словно в живот распирают бабочки размером с фламинго, она выдохнула.
— Ладно. Хорошо. Сначала мы познакомимся. Я уверена, Алексиос тоже захочет познакомиться с ними со всеми, так что мы можем отложить вступительное собеседование на потом, когда он вернется.
— Что касается меня, я не против, — согласился он, поднимаясь по лестнице. — Скажешь, что такого в этом парне, что тебя раздражает?
Она не стала отрицать это; Сэм и сам в некоторой степени был ищейкой.
— Как только пойму, ты узнаешь об этом первым.
Спустя час Грейс извинилась перед молоденьким парнем, у которого на лице еще не пробилась первая щетина, и который нетерпеливо задавал ей вопросы, и направилась к столу, чтобы налить себе горячего кофе из термоса. Даже дюжина стажеров — ничтожно мало, но количество новичков уменьшилось. После так называемого «случайного» пожара, уничтожившего учебный центр на севере Калифорнии два месяца назад, и произошедшей в течение той же недели «утечки газа» в учебном центре в Колорадо, спровоцировавшей взрыв, в котором погибло двадцать шесть мятежников, все больше и больше людей стали отказываться иметь какое-либо отношение к движению.
И Грейс не могла винить их за это. У большинства людей были семьи и друзья. Любимые, которые скорбели бы, если бы они погибли, даже ради такого дела, как свобода. В отличие от нее.
У нее не было никого.
Она добавила слишком много сахара и сливок в густой кофе с тыквенным привкусом, — одно из немногих удовольствий — и бездумно помешала его, ведя с самой собой краткий ободряющий разговор номер такой-то, в котором Героиня отказывалась поддаваться жалости к себе. Не то чтобы она была одинока. У нее были друзья. Мишель, Квинн, Джек, а теперь еще и Сэм и …
— Привет, Грейс.
Она подскочила на месте, услышав его голос; звук которого она ждала — и страшилась — все утро. Кофе выплеснулся из чашки, обжигая ее пальцы.
— Ай!
— Не такое приветствие я ожидал, но ты всегда меня удивляешь, — его веселый голос напомнил ей о густом и темном кофе.
Она говорила себе, что дрожала просто от холода. Он не мог на самом деле быть таким потрясающим в действительности, как в ее воспоминаниях. Это было подпитываемое адреналином влечение, только и всего.
Она надеялась, что на ее лице было лишь бесстрастное или дружелюбное выражение, и, поставив кружку на стол, повернулась к нему лицом.
— Алексиос. Добро пожаловать. Мы рады, что ты здесь. Ты только что вошел через волшебную дверь?
Это не реакция адреналина.
Он был высоким, широкоплечим, с узкими бедрами, именно этот тип телосложения она всегда считала неотразимым, но не это она видела в первую очередь. Не это видели все в первую очередь.
В ярком свете солнечного дня грива его густых волос отливала цветом литого золота, вид его, покрытого шрамами лица, шокировал. Она видела его — видела его лицо — несколько раз, но всегда в ночное время. Всегда в темноте. Беспощадный зимний солнечный свет отбрасывал темные тени на рваные края плохо залеченных ран. Левая сторона его лица была обезображена шрамами от виска до подбородка, и только глаз и, что очень странно, нос остались целыми и невредимыми. Но правая сторона лица была самим совершенством, по контрасту, словно насмехаясь над повреждениями другой половины.
Его полуулыбка померкла под ее пристальным взглядом, и внезапно ей стало жутко стыдно. Как долго Алексиос был вынужден терпеть взгляды и перешептывания? И намного хуже, какие пытки и невообразимую боль, что оставили такие шрамы, он перенес?
Его сузившиеся глаза, быстро сменившие цвет на глубокий, бурный синий цвет штормового моря, дали ей ответ: слишком долго и слишком много.
— Нет, я приехал на трамвае, — ответил он на вопрос, который она почти забыла, что задала. — Гид был превосходен. Ты знала, что Сент-Огустин — старейший европейский город в Соединенных Штатах, который Понсе де Леон[11] посетил самым первым в 1513 году?
Она улыбнулась, с благодарностью принимая его безмолвное прощение.
— Вообще-то, это мне известно. С тех пор, как мы решили открыть здесь это представительство, я провела много времени, исследуя город.
— Меня все еще поражает, когда я об этом размышляю, как молода еще ваша страна. Кофе?
Она моргнула.
— Что? Нет, у меня есть, спасибо.
— Я имел в виду, можно мне немного? Кофе?
Она почувствовала, как запылали ее щеки. Она, вероятно, так и будет краснеть все время, пока Алексиос будет в Сент-Огустине. Ей двадцать пять лет, черт возьми, и она тренированный боец. А теперь даже командир. Она не какой-то там смешливый подросток, впервые запавший на мужчину. Не имеет значения, что он целовал ее, как изголодавшийся человек, поглощающий деликатес.
Да забудь ты уже про этот проклятый поцелуй.
— Кофе? — повторил он, в глазах поблескивало веселье, будто бы он мог слышать ее нелепые мысли. О, Боже.
