Вороны вещают о смерти - Darknessia
Глава 9. Голоса трав
Когда вновь открыла глаза, лес окутывал привычный полумрак. Я полежала немного неподвижно, наслаждаясь ощущениями. Втягивала сладкие и терпкие ароматы, коими полнился лес. Слушала шорохи.
Все вокруг звучало: трава, деревья, туман, что неподвижными молочными озерами устроился в низинах. Я не видела его. Чувствовала. И у каждой частички природы собственный голос.
— Огниша? — раздалось совсем близко, прямо за спиной.
Я лениво поднялась и обернулась. Стёрла сон с ресниц и бурую хвою со щек.
Лихо сидел неподалеку, укутавшись в зелёную мантию. На лице отражалось беспокойство вперемешку с облегчением. Я благодарно улыбнулась ему — за то, что оказался рядом.
— Давненько не доводилось мне спать так крепко и спокойно. Теперь понимаю, почему Рябина частенько уходил в леса.
— Зов леса со временем станет лишь сильнее, но не стоит ему поддаваться, — предостерег Лихо.
— Знаешь, когда я засыпала, думала — навсегда. Но мне было все равно.
— Это испытание. Волхв не боится смерти.
— Потому что знает, что душа бессмертна… — тихо заключила я и поняла вдруг, что теперь эта простая истина откликается в душе совсем по-иному.
Лихо серьезно кивнул и добавил:
— Но также волхв ценит эту жизнь и не стремится к следующей.
— Знаю. У меня ещё столько всего впереди. Я рада, что проснулась.
— И я тоже.
Мы сидели в полушаге друг от друга. Я могла видеть, как по мантии Лихо медленно ползет паук, как крохотные жуки копошатся в листьях. Как переливаются в тусклом свете всеми оттенками серого его длинные пряди, и как лёгкие потоки ветра шевелят их, открывая неровный шрам, тянущийся ото лба до щеки. А если приглядеться, могла бы даже разглядеть собственное отражение в желтом глазу, обрамленном темными ресницами.
Я протянула к нему руку ладонью вниз и остановила на полпути, давая возможность самому решить. Лихо помедлил мгновение и потянулся черными пальцами к моим. Несмело, с вопросом во взгляде и опаской навлечь беду. Коснулся сначала кончиками — легко, еле ощутимо. Потом пальцы скользнули в мою ладонь. Такие холодные, словно рука мертвеца. Удивительно нежные.
— Теплая… — прошептал Лихо.
Сердце забилось чаще. Захотелось сжать его руку, согреть в своих ладонях. Но я так и не решилась. Просто наблюдала, как черные пальцы робко изучают мои царапины и следы тяжёлой работы. А когда Лихо опустил руку, стало даже немного жаль.
— Дар, — заговорил он после недолгого молчания, — который тебе ещё предстоит развить и укрепить, все же не даёт полной защиты от злой воли. И от моего проклятия тоже.
— Я не боюсь…
— Смерти? Я боюсь. И не хочу, чтобы с тобой случилось плохое. По моей вине или по чужой.
Я собралась было возразить, сказать, что не чувствую рядом с ним никакой опасности, но так и не вымолвила ни слова. Вместо этого тепло улыбнулась собеседнику и понадеялась, что он прочтет в моих глазах благодарность. Так непривычно было ощущать чужую заботу, не требующую ничего взамен, которая не держалась на родственных связях или простом долге. И обесценивать эту заботу я не собиралась.
Лихо улыбнулся в ответ. За теплотой крылась глубокая печаль и беспросветное одиночество. Мне было тоже грустно. Хотела бы я как-то помочь ему, но понимала, что ничего не могу сделать. Может, мое присутствие и скрасит ненадолго одиночество, но что такое короткая человеческая жизнь в сравнении с вечностью, на которую обречен Лихо.
— Снова грустишь, — заметил он. — Должно быть, переживаешь о мальчике. Возвращайся в поселение, пока не пропели первые петухи.
Я опустила глаза. Не о мальчике думала, ведь уже знала, как стану его лечить. Значит, Лихо мог определить лишь отдельные чувства, но не видел их причину. Пока что я не знала, радоваться этому или жалеть. Порой недостаточно слов, чтобы выразить, что на сердце, и умение читать в чужих душах казалось благословением. Нам же, людям, приходится верить друг другу на слово.
— Благодарю за помощь, Лихо, — кивнула я, поднимаясь. С одежды посыпались прилипшие иголки. Только теперь заметила, что рубаха моя сырая от утренней росы и с одного бока густо покрыта следами жухлой листвы. — Что бы ты хотел взамен?
Лихо задумчиво склонил голову к плечу. Протянул ровным голосом, глядя в глаза:
— Думаю, ты и так знаешь, что я хочу. Но этому никогда не бывать. Я останусь нечистью, которую все боятся и ненавидят, которую желают уничтожить, но не знают как. А ты станешь уважаемой волховкой, которая помогает людям, делает их жизни лучше.
Хотелось бы мне подобрать слова, способные его утешить. Заверить, что не позабуду о нем, когда перестану нуждаться в помощи и наставлениях. Но в горле словно ком застрял, а в мыслях настала путаница. Оставалось лишь надеяться, что Лихо сам все прочтет в сердце.
Он продолжал:
— Поэтому давай заключим договор: если когда-нибудь случится такое, что в селе не останется горя и нечем мне будет питаться, ты придёшь в Чернолес и отдашь мне свое.
Его голос не выражал ничего, но почему-то казалось, что слова дались духу непросто.
Справившись с собой, севшим голосом откликнулась:
— Согласна.
Из леса я вышла, когда солнце едва коснулось первым лучом верхушек деревьев. Темно-зеленая хвоя окрасилась золотом, засверкала роса на траве. И ни ветерка, полное безветрие. В застывшем воздухе явственно слышались крики петухов, щебет ласточек и редкие голоса пробуждающихся животных, которые доносились даже с отдаленных окраин. Я слышала, как река с журчанием пробирается между камнями, и как шумят крыльями стрекозы.
Само собой пришло понимание, что к вечеру стоит ожидать грозы. Я не знала почему, просто почувствовала это. И удивилась: такой яркий восход, и на небосводе ни облачка. Все глядела на медленно поднимающееся светило в надежде, что оно ещё что-то поведает. Глядела до рези в глазах, пока не пришлось сощурится и опустить взгляд, смаргивая выступившие слезы.
На дворе стояла непривычная тишина. Я с содроганием вспомнила мертвых безголовых кур и брызги крови на соломе и стенах из неотесанных жердей. Снова возник страх. Вдруг этой ночью кто-то — зверь или ещё кто — вновь проник в курятник и перегрыз оставшихся птиц? Страшась того, что могу увидеть внутри, я отворила скрипучую трухлявую дверь сарая. Потянула носом, прислушалась. Немного пощелкала языком.
Птицы вышли на зов из своего угла с тихим кудахтаньем. В другом углу корова невозмутимо жевала солому, отмахиваясь хвостом от мух. Все было в порядке. От сердца тут же отлегло, и я со спокойной душой могла вернуться в дом, чтобы сменить одежду.
В избе стояли духота и затхлость. После
