Бедовый месяц - Марина Ефиминюк
Орешки на фарфоре Клементину точно впечатлили. Хоть виду она и не подала.
— Веди, — скомандовала супругу.
— Прошу, ненаглядные леди, — немедленно махнул он тростью, догадываясь, что пришло время не ерепениться, а сотрудничать. — Препровожу со всеми почестями.
Лестница показалась бесчеловечно длинной. Ноги гудели, как после похода по пересеченной местности. Понятно, что в походах мне бывать не приходилось, но точно болело ничуть не меньше.
Я поднималась, держась за перила, и смирялась с мыслью, что Вудстоки вряд ли разделят со мной «радость» от обеда с Марджери. До трех часов дня треть из них не доживет.
Сейчас эта самая треть не желала держать язык за зубами и подписывала себе смертный приговор. Может, Лидию делегируют? Если сумеют выкурить из номера.
— Да что же ты злишься, вишенка? — бубнил Рендел. — Я не потратил ни медяшки. Дегустация была совершенно бесплатная. Сказали, что все на счет запишут.
— На чей? — напряглась я.
— Я не понял, — признался дядька. — Меня все время называли фамилией твоего мужа, а исправлять хороших людей ни в коем случае нельзя. Зачем их ставить в неловкое положение?
Благослови боже начесанные панталоны! После полосатых трусов в моем гардеробе Филипп, в принципе, ничему не должен удивляться. Даже счету за дегустацию из питейного зала.
— Вишенка, ты меня слушаешь? — канючил Рендел.
— Очень внимательно, — мрачно отозвалась Клементина, определенно продумывая новый план по воспитанию старого супруга.
— Клянусь, что теперь от тебя ни на шаг! — уверил он.
— Да кто ж тебе позволит? — нехорошо хмыкнула та.
— Если на экскурсию, то вместе, — с жаром поддержал дядька, видимо, решив, будто жена дает слабину. — И на дегустацию…
Клементина проткнула Рендела злобным взглядом промеж кустистых седых бровей.
— На экскурсию, — примирительно повторил он.
Но прежде чем зайти в номер следом за мрачной «вишенкой», вручил мне трость и пробормотал, дескать, от греха подальше.
В номер я не вошла, а втащилась. Филипп сидел в кресле, закинув ногу на ногу, и внимательно изучал какие-то бумаги. На удобном расстоянии, чтобы не тянуться, в воздухе висела чашечка с кофе на тонком блюдце, словно пристроенные на невидимую полочку. Похоже, запомнил, как на кофейном столике стояли мои ботинки, нахально развалив расшнурованные голенища. Хорошо, что их успели прибрать. Хотелось надеяться, что не в топку.
Торн переоделся в широкие брюки без стрелок и белый свитер с высоким воротом. Видимо, одежда считалась домашней, но в этом мужчине не было ничего домашнего или уютного. В полупрозрачном солнечном свете, с небрежном прической и в расслабленной позе он казалось сошел с картинки из женского альманаха, висевшей над кроватью моей соседки по комнате. Вообще-то, та портретная карточка призывала купить дорогие наручные часы известной часовой мастерской. У Филиппа из-под рукава как раз такие выглядывали.
— Вернулись, леди Торн? — Он посмотрел на меня над краем бумаг. — Ваши родственники в добром здравии после дороги?
— Спасибо, здравие у них преотличное. Надеюсь, так оно и останется, — добавила я себе под нос, пристраивая трость на деревянную стойку для зонтов, а заодно и магией присобачила, чтобы не скособочилась.
Где-то на полдороге к вожделенному дивану, Филипп проговорил, откладывая документы:
— У нас осталось время до обеда. Прогуляемся по замку.
Только не снова! Я больше не способна любоваться на картины и елки в бантиках.
— Да лучше сразу пристрелите заклятьем, чтобы не мучилась! — вырвалось у меня.
У мужа поползла наверх бровь. Только одна. Видимо, таким образом проявлялось удивление. На самом деле, он сделался таким же привлекательным, как тот незнакомый актер с картинки, но очков Филиппу это не прибавило.
Пришлось изобразить милую улыбку, что было поистине большим мужеством, учитывая, как ныли ноги, а филейная часть желала пристроиться туда, где ее больше никто не побеспокоит прогулками по коридорам.
— Филипп, я ценю ваше желание провести экскурсию, но уже достаточно близко познакомилась с гостевым домом. Ближе, чем хотелось бы. И нам с ним стоит друг от друга немного отдохнуть. Особенно, от меня устали его коридоры.
— Другими словами, вы заблудились, — резюмировал он серьезно. Но как-то по-особенному серьезно, словно с трудом сдерживал смех.
— Вы удивительно проницательны, — чинно кивнула я.
— Когда шли к родственникам или на обратном пути?
Вот ведь въедливый!
— Но не в тот момент, когда уточняете подробности, — заметила я. — И коль, теперь вы почти все знаете моем позоре…
— Вы ничего не рассказали.
— Почти все, что следует знать о моем позоре, вы уже знаете, — исправилась я, — поэтому позвольте пережить его, сидя на диване.
— Как я могу отказать вам, леди Торн? — Он взмахнул рукой в пригласительном жесте. — Не стесняйтесь. Кофе?
— Пьете черный? Он же похож на деготь.
— Любите со сливками?
— Предпочитаю цветочный чай. — С видом выпускницы института благородных девиц я присела на краешек дивана, потом поерзала и отъехала поглубже. Ни ноющей пояснице, ни свинцовым ногам необходимость держать спину ровно не помогала.
— Раз уж вы и полосатые панталоны видели, и о позоре знаете, давайте совсем не будем стесняться. Посидеть мне мало, очень хочется полежать. — Шустренько скинув туфли, я с удовольствием растянулась на мягких подушках. — Эти коридоры меня уходили, как дракона крутые склоны.
По-моему, этот диван — лучшее, что случилось со мной с брачного обряда. Лежать на нем в неудобной позе натурщицы было настоящим преступлением против всех постояльцев, сегодняшним днем желавших своровать со стены схему сложной планировки Сиала. Окончательно отбросив смущение, я подложила под голову маленькую бархатную подушечку, с удовольствием вытянула ноги и блаженно прикрыла глаза.
— Кстати, Тереза, — проговорил Филипп в тишине, отчего-то желая превратить нашу безмолвную компанию в беспрерывно что-то обсуждающую. — Когда вы забываетесь, выходите из образа милой дурочки.
— Часто? — нисколько не смутившись, спросила я.
— Весьма.
— Значит, можно больше не притворяться? От внезапных улыбок у меня сводит челюсть.
— Буду благодарен, — с иронией отозвался Филипп. — Никогда не любил глупых женщин.
Лидию хватил бы удар, услышь она это признание от мужчины, которого считала эталоном всех своих женских
