Рыцарь и его принцесса - Марина Дементьева
В солнечном редколесье, знакомом до каждой развилки и замшелого пня, вблизи замка, где прожито не одно десятилетие, сделалось чуждо и сумрачно, как в чащобе. Или солнце всего лишь скрылось за облако? Отовсюду зазвучал смех, поначалу будто бы приглушённый, колокольчиково-нежный. Но с каждым мгновением звук всё нарастал, звенел металлическим звоном, точно из лесу вся кавалькада перенеслась в колокольню, в самый верёвочный перехлёст, где разом звонили во все колокола. Лошади рвались, изгибали шеи, бесновались, словно учуяли волков, но не могли одолеть незримой проклятой черты. Как ни бились всадники, не сумели ни усмирить обезумевших животных, ни принудить их сдвинуться с места.
— Куда же вы? Не спешите, — по-змеиному прошипел юноша.
Как никто не видел, откуда он появился, так и теперь, хоть и смотрели, всё без толку. Вот только не было никого — так, тень неясная, может, от куста или кто из всадников отбросил. А вот уже стоит на том же месте…
— Пречистая дева! Да это ж… сиды! — споткнувшимся голосом выкрикнул кто-то и, набожным не будучи, истово сотворил крестное знамение, ведь и безбожнику известно, что крест животворящий развеет колдовство.
Испытывая истинность расхожего поверья, сиды не спешили развеяться по ветру, лишь зашипели рассерженными кошками, а догадливый с ужасом осознал, что не может ни рукой шевельнуть, ни вымолвить ещё хоть слово, скованный чужой волей.
Не лгало иное предание: бессмертные девы и впрямь были дивно прекрасны, и красота их чаровала, заставляя забыть о страхе… о самих себе, обо всём. Одним лишь обликом своим, не прибегая к магии, сиды забирали слабый человеческий рассудок, увлекали за собой, и люди шли, покорные им, с улыбкой, даже на погибель.
Одна из сид, с плащом серебряных волос, алмазно-сверкающая, холодно-прекрасная, подлетела-подплыла к сумрачно молчащему юноше. Белыми, унизанными перстнями пальцами коснулась его колена.
— Отдай их нам, Лисёнок… отдай.
Парень подогнул под себя ногу, скривился.
— Нет.
— Они заслужили это, — сладко заглядывая снизу вверх, пропела другая сида, вся в зелёном, и даже в светлых волосах — прозелень, и зелёные ленты вплетены в них.
— Не все, — возразил юноша, не сводя глаз с отца, и глаза, как у сид — вытянутые к вискам, под длинными, остро изогнутыми бровями, с колдовским огнём из-под ресниц.
— Ты так в этом уверен? — обидно усмехнулась первая.
— Здесь нет невиновных, — подтвердила третья, чьё платье было черно и крылато, как вороново оперенье. И пошла меж рядов застывших, замороченных людей, коротко заглядывая в широко распахнутые, слепые глаза своими — тёмными, почти до черноты, с зелёным болотным проблеском в глубине. — Этот — извёл голодом старика-отца, чтоб скорее заполучить наследство… Эта — утопила нежеланное дитя в колодце…
Голос сиды бесстрастно зачитывал преступления, мелькало меж людского разноцветья вороново-чёрное платье; прочие шестеро благостно улыбались. Юноша хищно ссутулился, впиваясь в безответное дерево скрюченными пальцами и заглаживая борозды. Меж алой путаницы прядей промелькивал зелёный взгляд, и зелёным колдовским маревом разгоралось и тлело одно — ненависть, ненависть, ненависть…
— Оговорила невинную — так, забавы ради. Одарил жену дурной болезнью, со свету сжил. Измывался над родными детьми, довёл дочь до смерти… Не давал житья твоей матери. А эта из злобы клеветала на неё перед хозяйкой…
— Я понял, — процедил сквозь зубы юноша и в длинном кошачьем прыжке покрыл расстояние до удерживаемой колдовством сидхе кавалькады.
Сребровласая сида ласково улыбнулась ему:
— Так мы можем позабавиться?
— Не с ним.
Сын остановился напротив отца, враг против врага. Прямой взгляд зелёных глаз, и лорд Грегори, а вслед за ним все прочие встрепенулись, словно бы пробуждаясь от сна, что застиг их стоя, верхом, во всевозможных позах, захватил внезапно и крепко.
— Чего ты хочешь от меня? — прохрипел лорд, глядя в лицо сына, нелюдски красивое, нечеловечески бесстрастное. — Денег, земель? Титула, власти? Ты получишь всё это, как мой единственный наследник. Чего ещё? Отцовской любви? Я готов дать тебе и её.
Сын молчал, и лёд в его взгляде креп с каждым словом отца.
Лорд осёкся и выдавил, стискивая кулаки:
— Нет? Всё мало? Тогда чего тебе нужно? Раскаянья? За то, как поступил с твоей матерью? Так прими моё раскаянье, вот оно! Ведь я любил её. Недолго, но её одну. И она одна подарила мне сына. Когда-то я не оценил её дар, но теперь признаю своё заблуждение! Я один, у меня может не быть других сыновей. Ты вырос среди сид, но в тебе течёт человеческая кровь… Почему ты молчишь, чёрт побери! Чего ты хочешь, спрашиваю ещё раз? Справедливости? Может быть, мести?
Позёмкою прошелестело, пахнуло холодом, и белая дева зимним сном приникла к юноше.
— За многими словами порой кроется великий страх… — прошептала белая сида, с нежной задумчивостью проводя по его щеке. Поднесла к нему ладони, узкие, белые, в инеевых узорах расшитых рукавов. — Посмотри на эти руки, Лисёнок… на них умерла твоя мать.
— Молчи, проклятая! — вскричал лорд, сотрясаясь всем телом.
Юноша осторожным, сдержанным до скованности движением отстранил сиду и ровно произнёс:
— Бери оружие.
Лорд хватанул ртом воздух.
— Что?..
Сын встряхнул рдяными кудрями.
— Ты задал мне вопрос. Это всё, что мне от тебя нужно. Спешивайся и бери оружие.
Грегори качал головой, но всё же, как заколдованный, медленно слез с коня.
— Ты что же, парень, удумал? Убить меня хочешь? Меня? Родного своего отца?..
Юноша посмотрел на него с прорвавшимся презрением, и углы рта дрогнули, изгибаясь в гримасе отвращения. Но он не более чем на миг позволил истинным чувствам проявиться, и вот уже взгляд и лицо его по-прежнему были спокойны.
— Вынимай меч.
— Это чтобы никто не сказал, что убил безоружного? — оскалился лорд.
Воспитанник сид легко пожал плечами:
— Некому будет рассказывать.
— Выродок… — сцедил сквозь зубы лорд.
— Твой ведь выродок, — криво усмехнулся юноша.
А белая сида разливала серебряный смех:
— Забавные вы, люди. Ласкою да добрым словом можно ведь и волка приручить. А вы всё одно — на вилы… Забавные вы… и жестокие.
3
Но Грегори не слышал слов сиды, да и едва ли уже могли что-то изменить слова, даже если бы лорд смог и захотел к ним прислушаться. Отец и сын уже встретились врагами, и в Джерарде ненависть возрастала вместе с ним, щедро питаемая рассказами сид, что были свидетельницами всего, что происходило на этой земле на протяжении многих веков, а значит, они легко могли узнать от камней, деревьев и ветра, от своих слуг и сродственников об истории Дейрдре
