Дикая. Дочь каганата (СИ) - Вериор Лика

— Чем опечалена донельзя. Такой яркий момент, а упущен, — девушка нахмурилась. — Действительно странно.

— Об этом мало говорят, предпочитая игнорировать, да и «трясиной» называем только мы, жители Раванны.

— И с этим ничего не поделать? То есть, не разогнать «трясину»?

— Нет, бедность есть везде и всегда, от неё не избавиться. Как и от преступников.

— Не соглашусь…

— И вы можете оставаться при своём мнении, но реальность такова, Хадаан. Дай десяти беднякам средства на существование, девять — выберутся из трясины, станут уважаемыми гражданами, но обязательно будет тот, кто все средства растратит на минутные радости и продолжит существовать в своей тьме. У него наверняка появятся дети, и, что парадоксально, именно у таких пропащих людей их много, они будут видеть плохой пример и расти по подобию. Трясина — она ведь на то и трясина. Из неё сложно выбраться.

— А преступность?

— Тем более. Человек по своему существу такой, что ему редко бывает достаточно. Всегда нужно больше, лучше, красивее. У нас говорят: «У соседа всегда лучше», «Хорошо там, где нас нет». Люди стремятся к эфемерному образу лучшей жизни, они достигают её, но всегда появляется тот, у кого «дом богаче», «жена красивее», «конь породистее». Не будет трясины — хорошо, но люди живут не по совести даже во дворце, хотя он, казалось бы, оплот идеальной жизни. И я сейчас говорю про одну только зависть, а ведь люди подвержены ещё многим другим порокам.

— Мне вдруг захотелось помыть руки, — хо-каана поморщилась и перевела взгляд на детей. Могло показаться, что они их не слушают, увлечённые новыми видами, но Хадаан уже знала — эти дети слышат всё, даже если не подают виду.

— Надеюсь, вы не думаете, что мы посетим этот район?

— Не с детьми, — девушка тонко улыбнулась, намекая, что очень даже думает.

— Я вряд ли ещё смогу так выбраться.

— Но у меня ведь нет запрета на покидание дворца? Да и личность я не столь знаменитая, могу и незаметно…

— Не будем об этом, — прервал её Самор и заговорил с сыновьями. Он лаконично и терпеливо отвечал на вопросы детей, развлекал историями, мотивируя их интерес, и даже пришёл к выводу, что прогулка — верное решение.

Поужинали они в ресторации, предварительно проверив всю еду на яды, и продолжили изучать город, повернув обратно только когда начало темнеть. Столица Фрисса была невероятно большой и развитой. Если в Бойхайе иностранцы являлись редкостью, и увидеть их можно было только в торговом районе или на ежемесячной ярмарке, то Раванна открывала свои двери для жителей со всего мира, чем те пользовались с радостью. Впрочем, город не являлся главной торговой точкой, в отличие от «второй столицы» Сиртима — портового города, Раванну можно было бы назвать даже тихой. Хадаан охотно поверила императору, но ей было даже несколько страшно представлять, что творится в Городе Моря.

Уже у дворца один из стражников передал Самору письмо, прочитав которое, он хмуро глянул на бойхайку. Всё же это было скорее волнение, нежели злость, и оно передалось девушке вмиг. Письмо было разорвано на несколько кусков и возвращено стражнику, а император так и не озвучил написанное. Только когда они расходились по покоям, он сказал:

— Амадей сегодня не вернётся. Не волнуйтесь.

Принц был в смятении. И снова эти неясные скачки от одной мысли к другой! Ужасное чувство. Нет, он не поедет на эту «прогулку», жёнушке будет достаточно общества императора, да и не хотелось мужчине снова видеть, как эти двое мило общаются. Почему она со всеми такая вежливая, кроме него?

Логику Амадея отследить было невозможно, он сам уже давно забросил это дело, не мог определиться: то ли не хочет, чтобы его жена гуляла с другими мужчинами (ревность? Вряд ли!), то ли не желает видеть её холодное лицо с обжигающими глазами (ненависть? Возможно!). Этот день был прекрасен с самого начала, а общество дикарки могло всё испортить. И ведь так кстати запрет на посещение Дома Сладкой Розы снят! Наверное, по нему там ужасно соскучились!

И хозяйка борделя встретила его невероятно радостно, как и девочки, тут же подготовившие комнату его высочества. Краски были разложены, бумага словно только и ждала, когда же, наконец, её коснётся мягкий ворс колонковой кисти.

Многие знали о тяге принца к прекрасному — к театру, скульптуре, живописи, как знали и о любови к злачным местам, но никто почему-то не сопоставлял эти два его увлечения. А принц не спешил опровергать слухи, прятался в доме утех и самозабвенно отдавал себя творчеству, обычно в подпитии. Не сказать, что Амадей придавался одному только искусству в обществе умелых девушек, но, как говорят сами красавицы — постельные умения принца также можно было назвать искусством.

И сейчас он пришёл к ним вовсе не для секса: рассматривая еле прикрытые тела лепестков (так называли девушек), он выбирал себе натурщицу. Выходящие из-под его кисти картины были скандальными настолько, что стены Дома Роз никогда не покидали, а глазастые постояльцы замечали, что коллекции «для поднятия настроя» пополняются регулярно. Часто они даже пытались купить что-нибудь для себя, обещали хозяйке дома щедрую плату, выспрашивали о художнике, но дама была непреклонна — принц оставлял у неё гораздо большее, да и сам мужчина буквально рос на её глазах, став почти родным.

— Вы чем-то опечалены, мой господин? — спросила одна из лепестков, плавно садясь рядом с принцем. — Сегодня линии вашего рисунка несколько иные.

— Всё нормально.

— Я сделаю вам массаж, — встав за его спиной, она вдруг с возгласом упала, сопровождаемая звоном разбитого стекла.

Девушки завизжали испуганно, Амадей подскочил, судорожно оглядываясь, меч как-то незаметно оказался в его руках. Рядом лежала куртизанка с насквозь простреленным бедром.

— Оттащите её и сразу к лекарям, она потеряла сознание от боли. Всем покинуть помещение!

Подхватив товарку, девушки быстро покинули комнату, в тот же момент ввалилась и стража.

— Стреляли с того дома, отследить. Служителей правды сюда, всех допросить, прохожих также. Быть наготове, возможно, нападут повторно.

И принц оказался прав, как только они вышли на улицу, начался обстрел, причём стрелы летели вхолостую, а значит, стрелявшие не видели цели.

— Проверить переулок Руа! — крикнул Амадей, стража тут же его окружила, прикрывая щитами, чем затрудняла видение. Раздался звон стали, крики прохожих, ржание коней.

Нападение было странным и неумелым, но, если бы не вставшая неожиданно куртизанка, стрела вполне могла убить принца. Это смущало, даже волновало: его высочество выжил по чистой случайности. Впрочем, сам факт удачного для нападавших исхода также был случайностью. С такой подготовкой, как у этой, пусть будет — банды, так приблизиться к его высочеству…

И всё же кто-то знал, что сегодня заканчивается своеобразный арест принца, знал, что он точно будет в Розе, а значит, этот «кто-то» из дворца. Всех преступников сразу направили в городскую темницу, где они под присмотром бледного Клина проходили допрос. Амадей сидел в сторонке, слишком спокойный для того, кого недавно чуть не убили. Он даже отпускал шутки по поводу подготовки нападавших: «Стрелять в холостую, надеясь на удачу — это ж надо!» Однако все силы были направлены в ту первую стрелу, дальше покушение не обдумывали слишком тщательно. За то и поплатились.

Банда оказалась наёмниками, не последними в Империи, между прочим, а значит и заплатили им немало. Причём заказчика они не знали, всю информацию получали через третьи руки, да и не в привычке у них выспрашивать. Заплатили — их дело только исполнить заказ.

— Значит, придётся посетить трясину, — хмыкнул Амадей. — Там же вы обитаете? Проверьте, какие «гости» там наблюдались в последние две недели.

— Всех? — кашлянул Гамель.

— Всех. Пора закрывать лавочку, надоели мне уже. Отдельно соберите группу по сегодняшнему делу, и, — он потёр виски, — постарайтесь меня не трогать. Клин, реши с госпожой Дение насчёт компенсации за неудобства.