Карина Демина - Серые земли-2 (СИ)
— Нет, — признался Сигизмундус, которому, наконец, дозволено было вздохнуть полной грудью.
— Я и вижу… вы — человек иной, образованный…
— Зачем вы с нею едете?
Сигизмундус не находил в себе сил отвести взгляда от монументальной Нюсиной груди, которая при каждом вдохе вздымалась, тесня клетку из дешевого атласа и кружева.
— С кем?
— С панной Зузинской, — потеснить Сигизмундуса, очарованного подобным дивным видением, оказалось непросто. Студиозус, обычно бывший личиной покорной, оттого и удобной, вдруг заупрямился. — Вы… девушка… весомых достоинств…
— Семь пудочков, — скромно потупилась Нюся.
— Вот! Целых семь пудочков одних достоинств… — сие прозвучало донельзя искренне, поелику сам Сигизмундус уже искренне в это верил. — И едете куда‑то…
— В Понятушки…
— В Понятушки, — говорить было нелегко, мешал Сигизмундус со своею разгорающейся влюбленностью, которая несколько запоздала, а потому, подобно ветрянке или иной какой детской болезни, грозила протекать бурно, с осложнениями. — Неужто не нашлось кого… кого‑нибудь… достойного… вас…
Каждое слово из Сигизмундуса приходилось выдавливать.
И Себастьян почти проклял тот миг, когда вздумалось воспользоваться именно этой личиной. А ведь представлялась она удобною, именно в силу обыкновенной покорности той, другой стороны, которая ныне настоятельно требовала пасть к ногам семипудовой прелестницы да сочинить в честь ея оду.
Классическим трехстопным ямбом.
Или, того паче, неклассическим логаэдом.
А главное, что собственная Себастьянова поэтическая натура, несколько придавленная прозой криминального Познаньского бытия, к мысли подобной отнеслась с немалым энтузиазмом.
— Так это… не хотели брать, — вынуждена была признаться Нюся. — У меня же ж и приданого сундук имеется… два!
Она показала два пальца.
— Тятька и корову обещался дать на обустройство…
Нюся тяжко вздохнула, и платье на ней опасно затрещало, грозя обернуть сей вздох локальною катастрофой. Впрочем, думалось вовсе не о катастрофе, но о своем, девичьем, и думалось тяжко.
Не расскажешь же будущему жениху, что, невзирая на корову — а корова‑то хорошая, трехлетка, с недавнего отелившаяся — женихи Нюси сторонилшися. Разве что Матвейка зачастил, да только Нюся сама его погнала, ибо поганец, каких поискать. Небось, волю дай, мигом пропьет и корову, и саму Нюсю с двумя сундуками ее приданого.
— Так ить… она солидного обещалася…
— И не только вам.
Нюся пожала плечиками. Оно‑то верно, хотя ж тех других девок, с которыми выпало ехать, Нюся не знала и, положа руку на сердце, знать не желала. И вовсе дружбу промеж девками не верила, ибо видела не раз и не два, что энтое дружбы — до первого жениха…
— Скажите… а вы давно ее знаете?
— Кого?
— Панну Зузинскую, — Сигизмундус был обижен, потому как не имелось у него настроения для деловых бесед, а строки оды, той самой, которую писать надобно ямбом, не складывались, во всяк случае, не так, как должно.
— Дык… давно… уж месяца два, почитай. Она с тятькой на ярмароке еще сговорилася… и взяла недорого…
— Два месяца, — Сигизмундус престранно дернулся, но тут же застыл, едва ли не на вытяжку. — Вы знаете ее всего два месяца и отправились неизвестно куда?
— Чегой это не известно? — удивилась Нюся.
Удивила ее вовсе не тема разговору, но то раздражение, которое прозвучало в голосе тихого Сигизмундуса. Он, оказывается, и кричать способный…
— Известно. В Понятушки.
А может и к лучшему? Тятька вона, тоже, случается, что на маменьку крикма кричит… а бывает, что и по столу кулаком жахнеть.
Норов таков…
— А вы не думали, что в этих самых Понятушках вас может ждать вовсе не жених.
— А кто? — Нюся нахмурилась.
— Ну… — Сигизмундус замялся.
Он не мог оскорбить слух своей прекрасной дамы наименованием места, в котором зачастую оказывались девы юные и наивные.
И нежелание его было столь сильным, что Себастьян зарычал.
— Чегой это у вас? — поинтересовалась Нюся, втайне радуясь, что неприятную тему жениховства можно обойти. — В животе урчить, что ли?
— В животе… — Себастьян немалым усилием воли убрал проклюнувшиеся не к месту рога. — Урчит.
— От пирожка? От же ж… чуяла, что несвежие… ежель слабить будет, то у меня с собою маслице заговоренное есть. От живота — самое оно… принесть?
— Принесите.
Конфликт натур требовал немедленного разрешения. Желательно, чтобы произошло оно без посторонних…
— Б — будьте так любезны, — сдавленно произнес Себастьян и прислонился спиною к дребезжащей двери. С крыльями управиться было сложней, нежели с рогами.
Нюся, впрочем, не особо спешила.
Ее терзали недобрые предчувствия, как в тот раз, когда она почти уже сговорилась с Микиткою, да вышла на минутку по большой нужде, а когда вернулась, то узрела, как Гаська, подруженька заклятая, вовсю ужо обнимается…
— И — идите… — просипел Себастьян, спиною скребясь о жесткое дерево. Дерево похрустывало, а может, не дерево, но спина, главное, что звук этот терялся в перестуке колес.
— Я скоренькоо… — пообещалась Нюся.
Искаженное мукой лицо жениха убедило ее, что он и вправду животом мается… а что, человек городской, ученый, стало быть и нежный, что тятькин аглицкий кабанчик.
Она и вправду собиралась возвернуться, но на Себастьяново счастье была перехвачена панной Зузинской, которая не пожелала слушать ни про обстоятельства, ни про то, что Нюся уже почти сыскала собственное счастье, а значится, в свахиной опеке вовсе и не нуждалась.
Панна Зузинская шипела рассерженной гадюкой.
И щипала за бока.
А платье пригрозила выкинуть… правда, когда Нюся встала, как становилась маменька, когда тятька совсем уж края терял, буяня, да сунула панне Зузинской под нос кулак, та разом сникла.
— Послушай меня, девочка, — заговорила она иначе, ласково, пришептывая, — он тебе не пара… ну посмотри сама… что в нем хорошего? Кости одни…
— Ничего, были б кости — мясо нарастет, — решительно ответила Нюся, которая не была намерена отступаться от своего. А бедного студиозуса она искренне полагала своим.
— Он же ж безрукий… только и умеет, что книги читать… а на кой тебе такой мужик? Хочешь, чтоб целыми днями лежал да читал про своих упырей… — панна Зузинская вилась вокруг Нюси, держала за руки, шептала, и вот уж Нюся сама не поняла, как согласилася с нею, что этакий жених ей и вправду без надобности.
