Абсолютное оружие (СИ) - Кузнецова Дарья Андреевна
Некоторое время мы молча жевали пайки, аналогичные вчерашним. Не знаю, о чём думал капитан, а я мысленно ворковала с лежащим на кровати в комнате плазмомётом, обещая, что мы с ним непременно скоро постреляем.
А потом, с тёплой мысли о том, что я больше не одна и у меня есть «друг», я вдруг опять перескочила на осознание своего одиночества.
Люди на работе ведут себя по-разному, но очень мало кто толькоработает. Я наблюдала очень многих сотрудников, научилась понимать из взаимоотношения, даже некоторые мотивы. Нас не стеснялись, как не стеснялись оборудования и мебели, и обсуждали всё подряд. Девочки-лаборантки обсуждали технических специалистов-мужчин, технические специалисты — девочек-лаборанток. При нас целовались, плакали, ругались, смеялись. Нас не замечали.
А мы, пока никто не видел, тоже учились общаться между собой. Нас сплотило это ощущение обособленности от них, от людей, от всего мира, враждебного нам. Мы тоже привязывались; за неимением вариантов, друг к другу. Мы делились мыслями, помогали друг другу в познании мира, даже учились мечтать.
Мечтать нас научил один мальчик, Икоси Окто — двадцать восьмой. Он был странный даже по сравнению со всеми нами. Он был куда более искусственным, чем мы все, со своими непонятными рассуждениями и восприятием учёных, но при этом — куда более настоящим, чем эти учёные. Много позже я поняла, что он не был ни тем, ни другим; наши создатели как-то умудрились воспроизвести иной разум, работающий по каким-то своим, непонятным законам. И даже не заметили этого.
Задумавшись, он давал сбои. Например, я помню, как он вдруг остановился посреди полосы препятствий, вскинув оружие, и замер. Он стоял совершенно неподвижно несколько минут, не стрелял и не двигался дальше — отлитая из серебра статуэтка, в серебристом защитном костюме и с белыми волосами. Потом оказалось, он смотрел на бабочку; он так и не сумел объяснить, что именно было с ней не так. Он говорил, что «мы просто не видели». Он единственный из нас мечтал. Он верил в существование других разумных существ, верил так, как будто знал об этом точно, как будто был лично знаком с несколькими чужими разумными видами. Он хотел полететь в другую галактику, он хотел поговорить с ними; почему-то он думал, что они смогут ответить на его неоригинальный вопрос «кто я?».
Он научил мечтать меня. Научил надеяться, что там, за невероятным прыжком за границу галактики, всё будет по-другому. Как будто предвидел.
А однажды на обыкновенном плановом осмотре, при обыкновенном сканировании излучений мозга он вдруг одним ударом разбил стекло капсулы.
Он успел убить двух человек — техника, оператора камеры, и медсестру, руководившую процессом. Разорвал голыми руками; мы действительно страшное оружие. Он убил бы больше, но вмешались двое наших, остановили.
И больше мы его не видели. Никто так и не узнал, что спровоцировало столь бурную агрессию; ни учёные, ни мы.
— Экси, — окликнул меня капитан, и я вздрогнула от неожиданности. Вскинулась, фокусируя взгляд на Райше; он смотрел на меня задумчиво, с непонятным выражением. — Скажи, почему ты так боишься людей?
— Я не боюсь, — резко огрызнулась я.
— Согласен, — медленно кивнул капитан. — Расскажи мне о своих создателях.
— Не хочу, — тихо буркнула я, отводя взгляд и готовясь отстаивать своё право на секреты. Я не хотела ему ничего рассказывать, и никак не могла мотивировать это желание какими-то разумными причинами. Он задал на первый взгляд совершенно обычный вопрос, я знала на него короткий и простой ответ, и так же точно знала, что этот ответ повлечёт за собой другие вопросы. И эта мысль, это иррациональное, основанное на голых эмоциях нежелание говорить, вдруг показалось мне самым важным, что осталось сейчас в моей жизни. Потому что оно заставило меня почувствовать себя человеком.
Её звали Оля. А его — Джонатан. Уравновешенная милая девушка-биолог и обаятельный улыбчивый инструктор по рукопашному бою. Насколько я понимаю, это была довольно обыкновенная история; она влюбилась, а он просто умел увлечь девушку. Но дело не в том, как он её бросил, и даже не в том, что через год она счастливо вышла замуж за другого. А в том, как она делала вид, что у неё всё хорошо. Особенно первые несколько дней. Смеялась, говорила, как легко они расстались, утверждала, что для неё это тоже было сиюминутным увлечением, и ей верили. Люди этого не замечали, а мы успели очень подробно изучить их мимику и жесты. И, к тому же, мы видели, как она горько и беззвучно плакала после того разговора с ним.
Я вдруг почувствовала близость себя сейчас к той делающей вид, что всё в порядке, Оле. И мне страшно было всё рассказать; это значило — отступить от выбранного стиля поведения, значило — покинуть наконец-то найденный кокон, сумевший спасти меня от принятия самостоятельного решения.
Но капитан не стал меня расспрашивать. Он молча поднялся и ушёл, и через несколько секунд вернулся с прозрачным стаканом, до краёв наполненный прозрачной розоватой жидкостью. В другой руке нёс нечто вроде высокой узкой колбы, в которой тоже что-то плескалось.
— Пей, — приказным тоном сообщил капитан, сунув мне в руки стакан.
— Этиловый спирт?! — я озадаченно уставилась на красноволосого.
— По большей части, — хмыкнул он, присаживаясь рядом со мной. — Давай пей, а то насильно заставлю.
— Но зачем? Это слабый яд, организм быстро его выведет.
— Я в курсе, — капитан ухмыльнулся и со стуком поставил на стол свою банку. — Но у меня ещё есть.
— Но зачем?!
— Потому что это лекарство. Примитивное, ненадёжное, вредное, но другого в данном случае я не знаю. Так что давай залпом.
— Кажется, люди пьют его на праздник, в компании. Он оказывает лёгкий наркотический эффект, стимулирует…
— Я знаю, что он стимулирует, — оборвал меня Райш. — Я бы составил тебе компанию, но не знаю, как поведу себя в данной обстановке, если спустить с поводка инстинкты. Скорее всего, ничего не натворю, но лучше не рисковать. Пей! — рявкнул мужчина. И я от неожиданности послушалась, залпом осушив стакан.
Некоторое время мы сидели в полной тишине, и ничего не происходило. Райш будто к чему-то прислушивался или чего-то ждал. Потом заставил меня выпить ещё.
Анализатор начал подавать сигнал об интоксикации организма. Организм, которому не разрешили вывести токсин тем же маршрутом, каким он попал внутрь, — капитан не позволил мне встать и дойти до туалета, а у меня не было сил с ним бороться, — начал переработку другим способом.
Ощущения были странные. Слабость, но при этом — лёгкость. Медленное головокружение в ответ на каждое движение. Трудности с координацией движений.
Я всё-таки попыталась подняться с места, но Райш не пустил.
Короткая борьба завершилась его полной и безоговорочной победой, я оказалась в болевом захвате лицом в диван. Капитан что-то прорычал мне; сознание расплывалось, отказывалось фокусироваться, и я не поняла. Зато почувствовала исходящее от него раздражение, даже почти злость, и в ответ — странную боль в груди и нестерпимое жжение в глазах.
А потом как будто внутри что-то лопнуло, и я разревелась. Плакала, захлёбываясь обидой и жалостью к себе, и что-то говорила. Жалость и тоска росли, подавляли, выливались в слова и слёзы. А я всё говорила и говорила, и никак не могла остановиться. Сумбурно, кусками; про доктора Ладогу, про тесты на выживание, про первую победу над компьютером, про онемение пробуждения от анабиоза, про профессора Бергмана, про выбраковку и разговоры по ночам. Про Дио, Икоси Окто, Дэкатрио и остальных, про живых и мёртвых, про бабочек, про лабораторных мышей, про полигоны, про тренировки с оружием, про сидящую в углу беззвучно плачущую девочку Олю и двести семьдесят девять градусов Кельвина под ледяным дождём на старом космодроме. Про искусственный разум и биотехнологии, опять про доктора Ладогу и про аналитический аппарат…
Давно уже не было болевого захвата, а я всё говорила. Прижавшись ухом к горячему колену капитана, свернувшись калачиком, бормотала себе под нос, перескакивала с одного на другое, путалась в именах и датах. Этиловый спирт уже не травил организм, но я всё не могла остановиться, и слова вместе со слезами текли из меня как рукотворное озеро через дыру в плотине. А горячая твёрдая ладонь с острыми чёрными когтями медленно, осторожно гладила меня по голове и плечу.
