Дина Джеймс - Умри
Что ж, это заведение вполне под стать Дэну, с его заветной мечтой — стать вампиром.
Зато сама Катрина здесь попросту умирает от скуки.
По стаканчику. Она согласилась выпить по стаканчику — не больше.
Вот только ее надежды на то, что это продлится недолго, рухнули в одночасье. Бармен так и прилип к своему мобильнику. Впрочем, для Катрины все равно оставалось загадкой, как этот парень ухитряется хоть что-то расслышать сквозь оглушительный грохот дед-металла.
Катрина перехватила взгляд парня в белом костюме. Его присутствие в баре необъяснимо успокаивало девушку по поводу ее собственного наряда. Теперь они оба выглядели здесь неуместно. И все-таки от того, как этот парень смотрел на Катрину, ей стало не по себе.
Взгляд у него был… алчный. Жаждущий.
Катрина отвела глаза. Ей было лестно, что на нее так смотрят, и в то же время это смущало.
Она не… она не такая, совсем не такая. Не из таких.
Не из тех женщин, которые — будем откровенны — достойны, чтобы мужчины пожирали их таким жадным взглядом.
«Ну же, Дэн! Пошевеливайся! Эй, бармен! Оторвись наконец от телефона!»
Дэн совершенно забыл о ее существовании — впрочем, как обычно. Дожидаясь, когда бармен закончит разговор по телефону, он с интересом глазел в зеркало у дальнего конца барной стойки, где отражался вампир из старого фильма ужасов.
Парень в белом костюме вдруг пренебрежительно махнул рукой в сторону бармена и Дэна. Казалось, он взмахом руки отметает все, что их окружало, и делает это ради нее, Катрины.
А затем он протянул ту же руку к ней.
Катрина обеспокоенно поглядела вокруг. Парня в белом костюме никто не замечал. Как такое возможно? Вид у него совершенно необычный для этого места. Почему его не замечают?
И тем не менее никто в баре на этого парня не смотрел.
И на нее тоже.
Взгляд Катрины снова встретился с его взглядом. На сей раз робким.
* * *Миклош старался не выдать своего нетерпения.
Почему, почему эта женщина не идет к нему?!
Терпение. Терпение. На дворе новое тысячелетие. Современная женщина уже не подчиняется властному мужчине с такой охотой, как в прежние времена. Во всяком случае, внешне.
По своему опыту Миклош знал, что все женщины втайне мечтают именно о таком мужчине, однако ныне гордость не позволяет им признаться в этом открыто. Современные смертные женщины долго и ожесточенно боролись за равенство, независимость и уважение. Признать, что на самом деле им просто хочется, чтобы о них заботился сильный мужчина, для них равносильно предательству: это значило бы пренебречь правами, которые добыли для них в борьбе их прабабки.
И все же, если отвлечься от терминологии…
Миклош медленно повернул протянутую женщине руку ладонью вниз — так, словно хотел, чтобы она взяла его руку.
Хотел.
Он предоставил ей выбор. Разве не этого жаждут современные женщины?
Чтобы им предоставили выбор?
Даже если на самом деле он, Миклош, не считает, что у нее есть выбор?
Это же, в конце концов, судьба.
* * *Почему Дэн ни разу не оглянулся на нее? Черт, ему вечно нет до нее дела! Ему нет дела ни до чего, кроме его собственных интересов. Даже если б он сумел заказать им выпивку, он, скорее всего, просто начал бы болтать с барменом и не обратил бы внимания на то, что она ушла.
Даже не заметил бы, что кто-то другой заметил ее.
Хочет ее.
Просит пойти с ним.
Катрина вдруг осознала, что готова совершить безрассудство. Она поднялась с липкого неуклюжего стула, неуверенно шагнула прочь от островка безопасности — шаткого столика — и протянула руку тому, кто звал и манил ее…
— Миклош.
Он назвал свое имя, отвечая на непроизнесенный вопрос Катрины, и взял ее за руку. Затем он поднес ее руку к губам и запечатлел на ней почтительный — другого слова не подберешь — поцелуй.
Отчего она не слышит ни единого звука в зале, кроме его голоса?
Отчего не может смотреть никуда, кроме как в его глаза?
Не говоря больше ни слова, Миклош бережно взял левую руку Катрины, непринужденно обнял ее за талию и вывел девушку из полутьмы бара, а потом они поднялись вверх по лестнице — прочь из «вампирского логова».
— Ты испытываешь голод? — спросил он, едва они оказались на улице.
Его низкий, вкрадчивый голос щекотнул ей ухо.
Господи, какой голос! Катрине стоило огромного труда не обмякнуть тут же, у него в руках.
Вот это настоящий сексуальный голос.
Ну конечно — это же Европа. Здесь у всех мужчин такие голоса. Именно этого не хватает американским мужчинам — сексуальности. Есть, правда, техасские мальчики с их южным мурлыканьем, неплохие любовники для тех, кому по вкусу «Будвейзер», трейлеры и танцы в стиле кантри.
Миклош не был похож на техасца. Судя по голосу, он и вовсе не был американцем. Или англичанином. Взять хотя бы этот вопрос: «Ты испытываешь голод?» Английский язык для него явно не родной.
Хороший, кстати, вопрос.
Да, Катрина испытывала голод, но вряд ли его могло утолить то, что подавали в Сохо.
Точнее было бы сказать, что она испытывает жажду — жажду того, чему не могла дать названия.
Всех ее сил хватило только на то, чтобы покачать головой.
Миклош рассмеялся низким сочным смехом:
— Я позволяю тебе говорить… — Он сделал паузу, намекая, что ждет, когда она назовет свое имя.
Не то чтобы Миклошу оно не было известно. Он, далеко уступающий своим лишенным души собратьям в искусстве чтения мыслей у смертных, узнал ее имя так легко, словно помнил его как свое собственное.
— Катрина, — подсказала она без малейшей запинки, не подумав возмутиться его снисходительному «позволению».
— Катрина, — повторил Миклош, и в его устах это имя прозвучало словно ласковое обвинение.
Рука его крепче обвила ее талию.
Паника охватила Катрину, но лишь на мгновение. Девушка закрыла глаза и постаралась вдохнуть как можно глубже, что, по правде говоря, у нее вовсе не получилось. В голове стаей заметались пугающие мысли.
Что она творит? А если он насильник? Грабитель? Серийный маньяк-убийца?
Вампир?
— Ты же не вампир, правда? — неожиданно для себя вслух спросила она.
Миклош чуть ослабил объятия — ровно настолько, чтобы одарить ее суровым взглядом. А затем улыбнулся.
Глаза Катрины округлились, когда она разглядела во рту у него клыки.
Потом она рассмеялась. Ну да — «вампирское логово»! Миклош, должно быть, актер, исправно играющий роль. «Полиция Майами», да? Поклонник Дона Джонсона, хотя, благодарение богу, гладко выбрит и с аккуратной прической, пусть даже и немного в стиле Ренессанса.
— Дама надо мной смеется, — с притворно сокрушенным видом заметил Миклош. И тяжело вздохнул.
Катрина одарила его выразительным взглядом.
— Вампиров не бывает, — с ответной улыбкой сообщила она.
— Попробуй сказать это моему семейству, — отозвался Миклош, увлекая Катрину за собой по улице. — А теперь почему бы нам поскорее не покинуть это мерзкое местечко и всех типов, засевших в том баре?
— Значит, ты собираешься завести меня в темный переулок, выпить мою кровь и бросить там мое бездыханное тело? — шутливо осведомилась Катрина, теснее прижимаясь к спутнику. Летний вечер нельзя было назвать прохладным, однако ветер оказался непривычно свеж.
— Я предпочитаю не афишировать своих намерений, — ответил Миклош. — Кроме того, знаешь, как нелегко отстирать белую ткань от крови? Мне этот костюм, между прочим, очень нравится.
— Он на тебе божественно сидит, — ляпнула Катрина вслух то, что пришло ей в голову, едва только она впервые увидела этого человека.
— Что ж, моя душа уже горит в аду, так что ее участи не изменит и божественный костюм, — отозвался Миклош, почти не задумываясь над тем, что только что сказал правду, которой никогда прежде не произносил вслух.
И сказал так легко, непринужденно, не допуская мысли, что Катрина может его не понять. Не сознавая даже, что говорит с ней так, словно и сама она не принадлежит к смертным.
Девушка в ответ только рассмеялась.
Миклош беззвучно вздохнул с облегчением и мысленно выругал себя за эту промашку. Зачем он это сказал? Как намерен он поступить с Катриной? Они просто идут по улице в Сохо, словно… словно обычные люди. Точнее, словно он — обычный человек. Не охотник и добыча, не хищник и жертва — вовсе нет. Они просто гуляют вместе, как гуляют тысячи мужчин и женщин. И Катрина смеется над ним и говорит, что не верит в вампиров.
Быть может, она точно так же не верит ни в рай, ни в ад. Для современных людей это норма. Если же кто из них и верит в Бога, то делает это неправильно, неуклюже и бестолково.
Столетия мук и терзаний, величайший стыд и грех Миклоша — все это смех Катрины смыл бесследно, словно ничего такого и не было. Словно ничего такого и быть не могло.
