Там, где цветут розы - Лера Виннер
Тончайшее кружево, изумительный атлас.
Первый подарок моего князя.
Моего ли?
«Вы восхитительны», – шепнул он едва слышно, когда брат подвёл меня к алтарю.
Первое настоящее смущение, вытеснившее из моей души даже отчаяние обречённой невесты.
Молодой и красивый князь Исмаэль успел прославиться своим хмурым видом. Впервые увидев его, я невольно отметила в нём почти безысходность. Смирение с участью, которую он не в силах изменить, но которую способен вынести, коль скоро уж она ему выпала.
После трагедии, случившейся с его семьёй, это не вызывало открытого осуждения, но рождало шепотки за его спиной.
Не обезумел ли князь?
Почему его дети стоят в церкви так спокойно, когда он женится снова?
Была ли рыжеволосая дева права и в этом? В том, что мы с ним, чужие друг другу и без вины друг перед другом виноватые, могли оказаться настолько похожи?
Надеть это платье снова – как вернуться туда, в тот день, когда даже слез не было.
Пройти в нём по темному коридору красивого, постепенно поднимающегося из руин, проклятого, по слухам... Нашего поместья.
Князь не советовался со мной, покупая его, лишь сообщил однажды за ужином, что мы покидаем городской дом и переезжаем сюда.
«Вам нравится?» – спросил он, когда мы прибыли.
Увидев старый, увитый плющом камень, огромные деревья и простор без конца и края до самого неба, внутренне я пришла в восторг. И всё же чувство, что я сама себя похоронила заживо, сочетавшись браком с ним, оказалось сильнее, и я просто кивнула в ответ.
У меня так и не хватило смелости сказать ему: «Простите меня».
Не достало решительности, чтобы просто сделать что-то должно, искусно притворившись.
«Многие женщины живут с мужьями, которые не будят в них интереса. Князь хорош собой и богат, так что, помни, как тебе повезло», – строго напутствовал меня перед свадьбой брат.
Теперь, когда передо мной была дверь, ведущая в покои моего супруга, я всё же оробела на мгновение.
Смела ли я войти без стука?
Или правильнее было договориться с ним обо всём заранее?
В те редкие разы, когда он касался меня, я сгорала от смущения и незнакомого мне неведомого жара, щекотного покалывания по спине и мысли, что это так отчаянно неприлично. Даже если князь просто брал меня за руку.
А ведь единственный интимный, допустимый лишь между мужем и женой, жест, который он позволил себе со мной – это короткий и тёплый ласковый поцелуй в плечо.
В то время, когда мог бы потребовать своего или даже взять силой.
Всё это время, все эти бесконечно долгие, утонувшие в безвременьи месяцы, прошедшие от поздней весны до поздней осени, нам было нечего сказать друг другу.
«Желай его так, как уже желаешь»...
Было ли это тем самым?
Моя дрожь, смущение и растерянность... Незнакомое, неведомое до него чувство.
То чувство, которое я просто не могла понять по неопытности, а он...
Ни разу не настоял, но сделал всё, чтобы я поверила: он меня не обидит.
Тяжёлая медная ручка под ладонью кажется теплой, как будто её согрело то самое пламя единственной ведьмины свечи.
Увидев меня, князь Исмаэль отворачивается от незашторенного окна, в которое смотрел в эту ночь так смело. В его светлых глазах разгорается что-то... Удивление? Восторг?
Чтобы он всё понял сразу, я не стала заплетать волосы, оставила их лежать по плечам.
Поражение? Жертва? Смирение?
Нет, ничего из этого.
Знаю, что он не высмеет, не прогонит, не будет в наказание небрежен и груб.
Неспроста он ждал всё это время так терпеливо, хотя готовых и мечтающих упасть в его объятия женщин было вдоволь.
Нужно всё же что-то сказать, как-то обратиться к нему, объяснить...
Князь Исмаэль делает шаг мне навстречу и застывает посреди комнаты.
Позволяет мне видеть, что он растерян, не знает, что предпринять.
Уже спокойный после прошедшего дня, в халате – он собирался отдыхать.
Или, если судить по глядящего в ночь окну, провести время до утра, не смыкая глаз и отдавшись собственным невеселым или важным мыслям.
– Я думал, ты ушла насовсем.
Его голос звучит непривычно низко и сипло, как если бы он надышался морозом, и, услышав его, я хочу провалиться сквозь землю.
Его голос звучит непривычно низко и сипло, как если бы он надышался морозом, и, услышав его, я хочу провалиться сквозь землю.
3.
– Почему ты так решил?
Впервые обращаюсь к нему на «ты», и, должно быть, поэтому мой собственный голос дрожит.
Князь делает ещё один шаг, снова останавливается, словно принимает меня за мираж.
– Ты уехала, не прощаясь, не взяла ни провизии в дорогу, ни денег. Так уходят от ненавистных мужей. Я гадал, почему ты сделала это ночью. Да ещё в такую ночь…
Он умолкает, и кажется, что силы у него кончились, но это совсем не страшно. Так правильно, потому что пришёл и мой черёд быть сильной.
– Я полагала, что ты не успеешь заметить моего отсутствия, – приближаюсь к нему сама, неслышно ступая босыми ногами по ковру и не чувствуя даже мягкости ворса.
– Я и не заметил бы. Но пламя в камине.
Исмаэль не двигается, только обжигает взглядом.
Начинает понимать?
Как восхитительно и сладко оказалось назвать его просто по имени. Пусть даже пока про себя.
– А что оно?
– Оно танцевало. Сегодня точно неспроста.
Мы стоим вдвоём в тишине его спальни и вольны говорить как угодно, но отчего-то оба почти шепчем.
И не понять, почему каждый новый вдох даётся мне с таким трудом.
Понимание бесповоротности момента?
Чувство собственной нужности, которого я никогда не знала?
Из-за меня он не мог и не хотел засыпать. Застыв от боли, отчаянно пытался понять и простить… Или же лелеял тайную шальную надежду?
Неужели ли же так легко поверил, что за его помощь, доброту и щедрость я заплатила столь чёрной неблагодарностью, сбежала, не прощаясь.
– Ты будешь смеяться, если я расскажу.
Новое «ты» даётся так просто. Как будто огромный камень, лежавший на моей груди, вдруг пошёл трещинами и прямо сейчас рассыпался в пыль.
– Расскажи. Мне понравилось смеяться с тобой. Мы так редко это делаем.
Он кладёт руку на моё обнажённое плечо, и по коже бегут мурашки.
Ладонь тёплая. И жест… даже не случайный, нет. Князь
