Случай на королевском маяке - Андрей Римайский
Поэтому-то так ценили Гаэтано, который вот уже почти семь лет исправно, день за днем, из года в год, при любой погоде и любом самочувствии, забирался по крутой и узкой каменной лестнице в башне маяка на самую верхушку, наливал ведерко льняного или рыбьего масла в металлический контейнер, поправлял и поджигал фитиль. Бывало и такое, что смотрителя пробивал страшный жар, еле держали ноги от болезни, но, превозмогая собственную немощь, он делал дело, которое больше никто не мог сделать – ведь маяк на добрую милю был удален от берега и располагался как раз там, где начиналась гавань.
– Вот, достал в этот раз оливковое масло! – пропел Радмир, добряк-купец, который был больше всех заинтересован в том, чтобы столичные корабли причаливали к ним без опасностей.
– Ого! – одобрил Гаэтано. – Да тут и мне на салат будет!
– Именно так и думал, любезный! Именно так! Со дня на день мы ждем, ты знаешь, корабль, который заберет нашу июльскую партию фруктов и овощей. Я уже скупил все у крестьян, мои погреба и закрома ломятся. Ох, как нужно сбыть все это дело скорее! Дай бог кораблю попутного ветра и огня твоего славнейшего маяка! Чтобы и ночью море было видно, как днем!
– Уж не переживай, мой друг, – ответил любезностью на любезность Гаэтано и похлопал того по плечу, – я позабочусь о том, чтобы ни одна мошка не скрылась над этими водами!
– Вот и хорошо, вот и хорошо! – запел успокоенный купец. – А что твоя женушка, как ее здоровье?
– Яната?
– Янатушка, Янатушка, она самая!
Гаэтано развел руками. Горькие думы сели на его чело.
– Не видел ее с самого утра. Мы как проснулись вместе, так и умудрились поссориться.
– Как? – удивился возмущенный Радмир. – Она не показывалась на глаза больше?
– Да сбежала куда-то…
– И вы позволяете себе такую роскошь? Да у меня бы все дело давно разорилось, если бы моя Розанна так вела себя! Я же пока хожу по крестьянам, закупаюсь, она следит за всеми приходными книгами, ведет учет и прочее. И за малыми смотрит! Вздумала бы она еще у меня шалости!
– А вы разве не ругаетесь? – протянул Гаэтано.
– Не ругаемся? – рассмеялся купец. – Да дня без этого не проходит.
– Я бы хотел ни дня больше не ругаться…
– А мне иногда кажется, что ей доставляет удовольствие, чтобы я обругал. А уж если приложу как следует – так аж пищит от радости!
Гаэтано недоверчиво покосился.
– Я никогда не поднимал на Янату и руки. И в мыслях такого не было.
– А зря! Вот и разбаловали! Но, любезный, надеюсь, ваши сердечные дела не отразятся на вашей главной работе?
– О, не беспокойтесь! Будьте спокойны!
Купец подмигнул ему: «Дескать, ну ты, брат, даешь, конечно!» И, развернувшись, бодрым шагом, насвистывая веселую песенку, отправился по своим делам. Гаэтано посмотрел ему минуту вслед и, взяв принесенные купцом припасы, отправился на маяк. По дороге от лавочки, возле которой он встречался с Радмиром, моряк зашел в гости к сестре жены.
– Любушка! Ты дома? – прокричал он, когда отворил дверь в широкую переднюю. Пахнуло свечами, которые жгли накануне ночью. Обстановка была хоть и не богатая, но хватало всего и на скамьях, и на крючках. – Опять вчера не спали допоздна?
С криками «дядя, дядя» к нему вылетели двое белобрысых мальчуганов лет восьми. Они обняли его каждый за свою ногу и смотрели улыбающимися глазами. Только самый недогадливый не прочитал бы в этих взглядах вопроса: «А гостинцы будут?»
– Конечно! – задорно усмехнулся бывалый моряк, доставая из котомки приготовленные лакомства: конфеты и пряники. – Налетай, да не жадничай!
Раздавая угощения, он так задорно смеялся, что перекрывал своим басом визг радостной детворы. На такой шум со второго этажа спустилась Аугустья – старшая сестра его жены. Располневшая в боках, в широком фартуке, из под-которого натруженные руки уже грозили детворе, она, тем не менее, не вызывала ни у кого страха, так как ее большие лучистые глаза смеялись больше всех.
– А ну вам! Я вот сейчас задам, сорванцы! Опять вас балует дядя Гаэтано? А ну марш прибираться!
Молодые пострелы, схватив столько, сколько могли зажать в детских ладошках, прикрыв нижней частью простеньких рубах, дали такого стрекача с уворотами, что мама, как ни пыталась, так ни одному и не отвесила подзатыльник.
– А ты все в строгости их воспитываешь, любушка?
Гаэтано очень уважал ее не только за возраст (она была старше сестры на десять лет), но и за житейский опыт, которым она щедро делилась. Именно эта мудрая женщина в свое время сосватала ему, отлученному от моря, младшую сестру, которую из-за характера обходили местные поклонники. Она же устроила соблюдение всех свадебных традиций. Жизнь всему научила. После ранней смерти их родителей как раз она взяла на себя все хлопоты и заботы. А прожив с мужем счастливые пять лет, родив этих двоих «сорванцов», она потеряла супруга в одной из морских экспедиций, которые отправлял король. Казалось, сама судьба создала все условия, чтобы закалить характер. Впрочем, «любушка», как ее в шутку звал Гаэтано, сумела пройти через все, не ожесточившись сердцем. И всегда говорила, что «любое дело сладится, если только подойти к нему с душой!» Что «желания наши всегда удовлетворяются ровно тем, что нужно для счастья».
– И за себя, и за мужа отрабатываю! – отряхнув руки от муки, Аугустья обняла Гаэтано. – Рада тебя видеть!
– Я тоже, – протянул моряк.
– Вижу по твоему лицу, что тебе нужен мой совет. Расскажи же, о чем кручинишься?
