Татьяна Алферьева - Замуж в другой мир (СИ)
— Нет, умерли своей смертью. Состарились.
Час от часу не легче. Я как представила, что до конца своих дней проживу в чуждом мне мире, никогда больше не увижу Саньку, родителей, так и застонала. Селестин глядел на меня с сочувствием. Хотя ему то что? Подумаешь, год подождёт, разведётся и, аля-улю, женится на той, о ком сейчас вздыхает.
— Как тебя зовут? — спросил явно, чтоб отвлечь от грустных раздумий.
— Татьяна, можно просто Таня, — выдавила я сквозь слёзы.
— Тать-я-на, — произнёс по слогам, словно смакуя. — Красивое имя.
— Да иди ты! — махнула я рукой на мужчину.
— Не плач, Татьяна, — принялся утешать меня иномирянин. — Кстати, меня зовут Ренальд, можно просто Рен.
Я продолжала плакать, присовокупив к слезам рыдания и всхлипы. Что и кому я сделала? Почему я?
Тут вдруг Рен поднял меня на ноги, а затем и вовсе посадил к себе на колени. Обняв, он гладил меня по голове, как ребёнка, шепча что-то утешающе-вразумительное. От неожиданной заботы и нежности со стороны незнакомого мужчины я пришла в чувство, но высвобождаться из объятий не спешила. Сидела и слушала биение чужого сердца, слушала ласковый голос, вдыхала незнакомый, но приятный горьковатый запах парфюма. Да он лапочка! Мой новый муж…
Впрочем, старый тоже был лапочкой до поры до времени. Но родился Санька, и, не выдержав мокро-пелёночного периода, Миша ушёл к другой, временно завязав с продолжением рода. То, что не убивает, делает нас сильнее, а ещё красивее, богаче и независимее. До рождения Саши я была худосочной пацанкой. Пока кормила, похудела ещё больше: ни взгляду остановиться, ни руке зацепиться. Зато потом начала поправляться, а благодаря увлечению восточными танцами, прибывало в нужных местах. Сколько себя помню, всегда любила танцевать. В детстве посещала соответствующие кружки и секции, но профессионально стала заниматься только после рождения сына. И вот, собственная танцевальная студия и еженедельные хорошо оплачиваемые выступления в элитном ночном клубе «Гейша».
Всё меня в своей жизни устраивало: и работа, и одинокая судьба разведённой женщины. Кстати, муж возжелал вернуться. Я дала ему отворот-поворот, как и всем другим воздыхателям, появившимся после него. Стремление быть в паре после развода у меня прошло. Как там в песне поётся: «Было-было-было, но прошло…».
И вот, получите-распишитесь: другой мир, новый муж…
— А когда я замуж-то за тебя успела выйти? — отстраняясь от благоверного, осипшим от слёз голосом поинтересовалась я.
— Когда появилась на нашей священной поляне под авелами, — с нескрываемой печалью в голосе принялся объяснять селестин. — Я ждал совсем другую женщину.
— Ну, появилась я. И что? Зачем было жениться?
— Таков закон, — туманно ответил новоиспечённый муж.
— Ну и законы у вас…, - возмутилась я, но не стала обижать туземца своим нелестным мнением об их законодательстве, — …интересные.
Другой мир… другой мир…Глупость какая-то! Может, всё-таки сон? Или кома? Я встала с коленей селестина, походила из угла в угол, но ничего путного так и не придумала. Посмотрела на Ренальда. Тот следил за мной своими алыми глазищами, так же пребывая в задумчивом оцепенении.
— А откуда вы знаете, что один день нашего мира равен десяти дням вашего? — остановившись перед селестином, спросила я.
— Наши учёные изучают соприкасающиеся миры.
— Как?
— Не знаю, — пожал плечами Рен.
— Как-то же изучают, значит, имеют доступ в наш мир, — резонно заметила я и торжественно заключила: — А значит, выход есть! Надо только пообщаться с этими учёными.
Рен заметно повеселел.
— Хорошо, я подумаю над тем, к кому лучше обратиться.
— К тому, кто умнее и продвинутее всех в этой области, — подсказала я.
Селестин поднялся на ноги.
— Поговорим об этом утром, — направляясь к двери, сказал он.
— Утром? — бросив взгляд на потолочное окно, через которое лился солнечный свет, переспросила я. — А сейчас что?
— Ночь, — снисходительно к моей невежественности пояснил иномирянин, после чего покинул комнату.
Может, всё-таки я рано сняла ему диагноз «умственная отсталость»?
Глава 2
Если вы попали в безвыходную ситуацию, не бойтесь. Поздно
И что прикажите со всем этим делать? Впадать в отчаяние мне не свойственно, а вот искать выход как раз по мне. Для начала я решила проверить, всё ли в порядке с моей внешностью. Вдруг, глаза покраснели, а волосы поседели от всего пережитого? Подойдя к зеркалу, я убедилась, что всё нормально. Глаза, конечно, немного красные, но это от слёз. В волосах — моей гордости — ни одной серебринки, извещающей о внезапно подкравшейся старости. Тёмно-русые, густые, длиной до поясницы они слегка разлохматились за время сна, но это дело поправимое при помощи самой обычной расчески, которую я нашла в одном из ящичков туалетного столика.
Приводя в порядок шевелюру и отрешённо скользя взглядом по своему отражению в зеркале, я думала о том, что совсем не гожусь на роль классической попаданки. Мне тридцать два, у меня за плечами неудачное замужество, а на руках ребёнок. Тут я принялась разглядывать свою фигуру. Тоже совершенно не подходит! Нет, ну, грудь около третьего размера имеется, но к ней прилагаются: и хорошая такая попа, и симпатичный округлый животик (в танце живота без него никак), вследствие чего и талия не осиная и бёдра не шибко стройные. Я люблю свою фигуру — в виду моего рода деятельности всё подтянуто, всё на своём месте, нигде не висит и не колышется, — но это фигура женщины, а не девушки.
В дверь постучали.
— Войдите, — откликнулась я.
В комнату вошла высокая женщина, одетая в ярко-жёлтую тунику с завышенной талией, без рукавов, длинной до пола. Из-под туники выглядывало нижнее платье — белое с длинными узкими рукавами. Волосы уложены в высокую сложную причёску, переплетённую жёлтыми и алыми лентами. В остальном всё стандартно: тёмная кожа, красные глаза, седые…ммм…белые волосы.
Войдя, незнакомка учтиво поклонилась и, стараясь без излишнего любопытства разглядывать гостю из другого мира, объяснила цель своего визита:
— Господин прислал меня, чтобы узнать, не желаете ли вы чего-нибудь: поесть, переодеться, принять ванну? Меня зовут Клоу. Я приставлена к вам в качестве личной горничной.
— О, Клоу, — вздохнула я в ответ. — Больше всего на свете я хочу вернуться домой.
На лице селестины появилось выражение искреннего сочувствия. Какие они тут все милые. А где же высокомерие по отношению к человечке? Презрение, ненависть? Где попытки уничтожить меня пусть не физически, так морально? Или я не те книжки читала?
